На суше и на море - 1964

Ледяная вода обожгла тело. Корзина на секунду погрузилась в кипящие струи и понеслась по течению, кренясь и крутясь. Надутый бурдюк под Степаном поддерживал его на воде. Руки судорожно вцепились в тонкую корзину. Еще немного, вот поворот ущелья, за которым скроется стражник. Теперь два рывка к берегу. Уже освобождаясь от корзины, Степан увидел, что берега не было. Были две стены, справа и слева, и слепая стихия, бушевавшая между ними. Как все нелепо. Ведь никто не знал, что там, ниже по течению, но всем хотелось думать: будет осыпь, а может быть, даже плес. И все-таки руки судорожно держались за бурдюк. Дважды его перекидывало через валуны, но удачно, на сильной струе воды. А впереди совсем черно. Обе скалы нависают и сближаются. На правой какое-то светлое пятно. Это же солнце! Значит, слева щель. Только бы успеть. Раз, два, еще гребок. Вот осыпь. Ну еще. Не успел! Пальцы царапнули по мокрым камням и сорвались. Но впереди скала. Это выступ. Его занесло между конусом осыпи и выступом скалы. Здесь течение намного слабее. Медленно выносит бурдюк снова в основное русло… Он гребет изо всех сил и все-таки стоит на месте. Нет, кажется чуть-чуть ближе, еще ближе. Выдержи, голубчик. Выдержал!

Ноги еще были в воде, но Степан выиграл последний шанс у смерти. Руки совершенно занемели от ледяной воды. Скорее вверх, к солнцу. Он полез по темным камням, по щебню, постепенно приходя в себя. Осыпь, вначале такая пологая и приветливая, сужаясь, постепенно переходила в каменный желоб. Мешал бурдюк, Степан спустил его и спрятал в мешке за спиной. Здесь же был маленький самодельный лук и три стрелы, украденные у стражников. Немного сухарей в промасленной тряпке, горсть соли и нож, сделанный из наконечника кайлы.

А желоб все лез вверх, казалось, нет ему конца. Но вот сверкнуло солнце и показалось голубое небо. Небо и солнце, которых он не видел восемь месяцев. Зеленый склон неширокой террасой уходил к западу. Туда ему и идти сегодня. Вот вдали снег, это первый его перевал. Солнце уже клонилось к западу, когда он вступил на плоскую вершину черной горы. Где-то в ее глубине, в двухстах саженях ниже, товарищи долбят скалу, увеличивая чужое богатство и сокращая свою жизнь. На этой высоте ему нечего было бояться стражи, но с замиранием сердца прошел он несколько сот шагов. Растительность постепенно исчезала, уступая место осыпям. Уже решив остановиться на ночлег, Степан заметил какие-то странные загородки. То ли камни так скатились, то ли кто-то стеночку от ветра сложил. И ведь правильно сложил, от снежных склонов отгородился. Осторожность взяла свое, и Степан прошел еще с полверсты, прежде чем устроился по-звериному, в камнях, на свой первый вольный ночлег.

Что-то разбудило его. Он не мог понять что. Над головой было черное небо, усыпанное неподвижными, немигающими звездами. Знакомые рисунки созвездий, сильно сдвинутые к горизонту, напоминали о далекой завьюженной стороне, где, покосившись к обрыву, стоит маленькая изба. А может, и не стоит уже… Сон не возвращался, и Степан решил сделать поглубже свою ямку в камнях.

Внезапно странный печальный крик вошел в тишину гор. Начинаясь на глухих, вибрирующих тонах, он постепенно переходил почти в песенное причитание, затем снова мужал, приобретая металлический отзвук, и внезапно обрывался. И еще дважды звучал этот неведомый зов. Казалось, кричавший хотел высказать что-то большое и грустное, но не мог. Прижав к себе ноги, с бешено колотящимся сердцем сидел Степан, глядя в ночь. Это не был голос человека, он мог поручиться. И в то же время что-то человеческое было в его тембре. Зоар-хан много рассказывал ему о страшных и диковинных зверях, населяющих его страну. Но она была еще невообразимо далеко, за горами и пустынями. Самое страшное, что крик донесся с юга, куда ему предстояло идти. Спать теперь было невозможно. Скорее бы рассвет.

Солнце показывало полдень, когда Степан почувствовал, что кружится голова и не хватает дыхания. Никогда он не забирался так высоко. Снежные пустыни простирались окрест. Справа, верстах в сорока к северу, неприступной ледяной крепостью высился горный хребет. Его вершины, как белые призраки, тянулись в облака, прорезая их. Сверху нестерпимо жгло солнце, слепя глаза, снизу мороз уже схватывал пальцы ног. Помня советы друзей, Степан еще затемно обвязал глаза куском конского хвоста. Его хорошо снарядили, предусмотрев даже это. И все же глаза болели. Эх, скорее бы перевалить, а то ведь сердце может лопнуть без воздуха. Солнце уже начало растапливать снега. Глубоко вязнут ноги. И спать хочется, в ушах звон, зевота. Это ту-тэк — болезнь гор.

— Берегись ту-тэка, — вспомнил он советы Заор-хана, — не поддавайся сну, думай о нас, о родине дальней, о тех, от кого беды имел. Злой будешь — не возьмет болезнь, добрый будешь — в снегах останешься.