Площадь не может поразить своими размерами, в ней нет великолепного простора Дворцовой площади Ленинграда, нет и незаполненного пространства Площади Парадов перед Дворцом культуры в Варшаве. Рынок — очень уютный, какой-то домашний. Тут нельзя ни охнуть от восторга, ни пройти со скучающим видом; просто приятно постоять, неторопливо поглядывая по сторонам. Рынок — это средневековые ремесленные гербы над витринами современных магазинов, негромкий стук каблучков по отполированной временем брусчатке и, конечно же, «Винярня Фукера». Два маленьких зала с низкими потолками и темной мебелью, модель фрегата, подвешенная к решетке окна, хорошее вино, чуть пощипывающее язык. За соседними столиками слышится негромкая речь, в мягком полусвете на стол ложатся размытые тени; и вообще не хочется уходить.
На узкой улочке один за другим кафедральный и иезуитский костелы: в первом суровая простота ранней готики, во втором — вычурность позднего барокко. С непривычки толстый ксендз, выглядывающий из клеточки-исповедальни, кажется персонажем «Севильского цирюльника».
Старый город живет. За фасадами, восстановленными по чертежам и фотографиям, современные квартиры, но в это как-то плохо верится, настолько хорошо сделана реставрация. В этих домах живут по большей части художники и скульпторы, веселый и приятный народ.
Если от старого города свернуть влево, то через двадцать минут можно выйти к памятнику жертвам гетто, героям гетто.
В сорок третьем, когда судьба войны еще решалась на Волге, в варшавском гетто вспыхнуло восстание. Почти без оружия, без воды, без простейших перевязочных средств, прямой связи с польским подпольем, без малейших шансов на успех повстанцы сражались до последнего вздоха. Фашисты сравняли огромную территорию гетто с землей, буквально не оставив камня на камне. Чудом уцелело несколько людей, рассказавших миру о трагедии.
Памятник восставшим стоит на широкой площади, фоном ему служат новые жилые дома, выдержанные в спокойном сероватом колорите. Все очень просто и торжественно, даже в солнечный день невольно пробирает холодок. Простая надпись на еврейском и польском языках, прямоугольная площадка постамента. Самое сильное впечатление он оставляет зимой. На простой каменной глыбе фигуры барельефов, припорошенные снегом, застыли в скорбном шествии, не имеющем ни начала, ни конца. На чистом снегу каплями крови горят живые гвоздики. Основная мысль памятника — МЫ ЭТОГО НЕ ЗАБУДЕМ! — выражена с необычайной силой.
Памятников в Варшаве, как и в любой столице, великое множество, старых и новых, своеобразных и банальных. Известный всем любителям музыки памятник Шопену в натуре гораздо лучше, чем на фотографиях. Ведь на фотографии нет шума деревьев и гомона детворы, ведь он стоит не на площадн, не на улице, а в Лазенках, а без Лазенок представить себе Варшаву невозможно.
Лазенки — очень большой и много видавший на своем веку парк в центре города. В парке гуляли нарядные барышни и бравые уланы, произносились речи и играли оркестры, из этого парка бежал от восстания великий князь Константин, переодевшись в женское платье. Во время оккупации здесь грелись на солнце мордастые эсэсовцы. Теперь парк «оккупирован» белками и детьми. В жизни не видел такого количества близнецов в колясках и вне колясок, как в Лазенках. За полчаса я насчитал более двадцати пар и бросил это безнадежное занятие. Белки в парке чувствуют себя хозяйками, охотно берут корм из рук восторженных малышей и страдают только от того, что их обкрадывают жирные и нахальные голуби. По дорожкам из одного пруда в другой деловито переходят лебеди, не обращая внимания на людей. Осенью парк усыпан золотом листьев, их пряным, сладковатым запахом пропитывается даже одежда.
На левом берегу Вислы, в Праге, спрятавшись за высокую стену новых домов, еще существуют «тюхи». Получив посылки от зарубежных родичей, некоторые обитатели окрестных деревень, стремясь превратить заграничные тряпки в обычные ассигнации, устремляются на тюхи. Здесь можно купить ковбойские джинсы с обусловленным модой количеством заплат, плащ, свитер, пуговицы, шубу — все на свете. А можно ничего не купить, а просто поторговаться в полное удовольствие. Торговцы обладают довольно бурным темпераментом: хватают за рукав и тянут в сторону своих сокровищ с азартом игроков — а вдруг купят? Поскольку рукав все-таки жалко, жертва, несмотря на бешеное сопротивление, иногда все же покупает что-нибудь. Но это явные новички. Большинство приходит сюда, выражаясь по Гиляровскому, «на грош пятаков купить». Они торгуются до хрипоты, по десять раз возвращаясь и отходя, божатся и произносят страшные клятвы, стараясь внушить упрямому торгашу, что только им и только за предлагаемую цену стоит продать желанную вещь. Гам стоит невероятный, невольно ждешь, что из-за ближайшей палатки покажется разносчик из «Клопа» Маяковского, рекламируя «бюстгальтеры на меху» или подобный чудной товар. Вокруг палаток целый день бродит самая разнообразная публика.