На суше и на море - 1966

Есть красотки средь китих,Загарпуним их, не робей!Жаль, что мы малы для них…Эгей!

— Жирные горбачи! — Гарри, не ворочая шеей, притоптывает по палубе под мотив. — Вот капитан! Вот правильно понял: по улице «не нахальничать» — придешь к дому «пусто в кармане».

Не веселятся вместе со всеми лишь двое. Это Дик Гринуэлл и старый моторист Билл Брейн. У Дика есть прозвище Не От Мира Сего.

Кличка родилась еще перед первым рейсом, когда Дик совсем поглупел в одном борделе от любви к молоденькой пятнадцатилетней девчонке, стал приносить ей цветы.

Он прятал их под курткой, вынимал из карманов. Подружка таращила на него свои прекрасные непонимающие очи.

Однажды вместо цветов из свертка выскользнула змея, и был женский визг, пьяный гогот, сжавшиеся кулаки. Это подшутила над ним команда китобойца.

Дик не прижился бы на судне, если б не дружеская рука Билла Брейна.

С черной щетиной щек, косоглазый (не знаешь, в какой глаз смотреть, когда говоришь с ним), старик, пожалуй, неприятен. Но есть нечто значительное, волевое в его лице. И удивительно: даже глядя не на его плечи, а только на мышцы лица и лоб, догадываешься об огромной физической силе Билла. А еще Дик знает, как Билл помешан на своих механизмах. Стоит посмотреть! Когда он держит в толстых пальцах какой-нибудь болт, кажется, что это маленький человечек попал к нему к руки, и Брейн доброжелательно разглядывает его, кося глазами. А если навинчивает гайку, то будто примеряет на этого лилипута шляпку!

Дик и Билл сидят в каюте.

Она кажется тесной даже для невнятного баса моториста, не только для двух человек, но от этого сильнее впечатление дружеского уюта.

Билл Брейн рассказывает:

— То был человек!.. Нашего спишут — забуду, как не было, а того капитана мне не забыть. У него нюх был на кита, как у волка на овцу. Раньше мы не вырывали китов друг у друга изо рта. Гордились, что по-честному. А этот у своих норовит, не только у японцев… Но теперь, говорят, благодетель Поттера помер, теперь Поттеру несдобровать.

Дик больше слушает, чем говорит. Он часто не знает, что сказать, и только теребит свою робу: конечно, он за хорошего капитана, однако киты — это деньги. И он не против чужих китов. Это даже увлекательно!

Прикрывая глаза толстыми веками, старик покачивает головой:

— Ты плохо знаешь капитана, еще увидишь! Я как-то прямо сказал ему: «Вы не человек, вы тупой кашалот. Где надо подумать или взять себя в руки, любите биться головой вместо тарана… А мне что? У меня ни жены, ни детей… И еще, — говорю, — был бы рад видеть вас матросом: куда ж вам податься, если вас погонят? Только в матросы…» Уйду я, если он останется.

— Куда ж тогда мне? — пугается Дик.

…На рассвете, когда Дик залез в марсовую бочку, Билл вышел передохнуть от жара машин на корму.

Ревел шторм. Ветер крепчал. Судно куда-то ухало, и, наверно, в камбузе сейчас стоял грохот и звон, раздавалась отчаянная брань кока и пахло разлитым варевом. А здесь, на низкой корме, под бодрящими брызгами, было приятно, хотя и опасно… Билл Брейн закурил.

III

Этот кит был замечен Диком. Первый собственный кит после трофейных японских.

С вершины мачты смотреть в бинокль было трудно. Океан косо падал, косо вставал, облака как будто метались то к зениту, то к горизонту. Но Дик сразу узнал: это кашалот.

Кит высунул из воды свою тупую морду, словно пытаясь что-то разглядеть поверх волн. Дик вспомнил, что в такой редкой позе кит, говорят, заглатывает только очень крупных моллюсков. Нелепая, как у бегемота, голова то почти исчезала из глаз, опускаясь в водяные впадины, то появлялась снова.

Что же она напоминала Дику своей формой? «Автобус! — решил Дик. — Если всю машину вместе со стеклами вымазать черной краской. Тонущий задом автобус, кабина которого глядит в небо».

Дику померещилась даже отвисшая под прямым углом, словцо откинутая на шарнирах, кашалотова челюсть с загнутыми назад зубами. «Боже, боже, какая головища! Бьюсь об заклад, в ней спермацета тонны три, не меньше!»

Тут кашалот оделся в тучу брызг, поднятых ударом хвоста, и Дик завопил, не жалея голосовых связок:

— Ви-и-ижу кита-а!

Китобоец, словно взыграв, с тяжеловесным изяществом развернулся в сторону добычи. Судно срезало всей мощью своего стального тела целую жидкую гору, хлынувшую на палубу клубами воды и пены. Тотчас на мостике была нажата кнопка звонка.

Звонок охотничьего сигнала застал Поттера в каюте.

Странный вид был у капитана.

Он стоял, пытаясь разжать пальцы кулака, но их свела судорога, а в кулаке лежал комок радиограмм: одна была от китобойной компании, другая — с китобазы.

Приказ, который снился ему, как бред по ночам, пришел и был недвусмыслен: Поттеру надлежало сейчас же идти к базе и сдать судно другому капитану, прибывшему в Антарктику с танкером.

Поттер ощутил, как медленный жар палит горло. Чувство было такое, будто там все пересохло и трескается. В эту же минуту по всем каютам и помещениям судна пронесся новый сигнал: звонки, звонки, звонки.

Тревога: «Человек за бортом!»