На суше и на море - 1969

Через десять дней велигер достигает в длину четверти миллиметра и начинает искать себе постоянное местожительство, твердый субстрат, как говорят ученые. Это уже поствелигер. Он еще может, если ему не понравится место, перебраться на новое.

И вот проходит месяц. Ракушка выросла до трех миллиметров и стала взрослой. Теперь она обречена жить и расти там, где осела в молодости, будь это подводный камень, раковина другой дрейссены, трубопровод, фильтрующая решетка или тонкая трубочка промышленного водотока. Ракушка крепится к стенке тонкими и упругими, как капрон, бисусными нитями. До 200 таких нитей гарантируют ей покой.

А человеку гарантируют хлопоты. Ведь порвать бисусные нити почти невозможно, скорее сорвешь с дрейссены створки раковины. Оставаясь на месте, ракушка увеличивается в 10–15 раз, выметывает новые десятки тысяч личинок, которые, когда подходит срок, оседают рядом, завоевывают новые площади, покрывают все вокруг толстой и прочной «шубой».

Умертвить всю эту массу живности нетрудно: достаточно лишь перекрыть воду, если это, разумеется, возможно. Но вычищать потом мертвую дрейссену — дорогой и тяжелый труд. Кроме того, при всех ухищрениях не удается удалить ракушек отовсюду, особенно из небольших труб и трубочек. Бывает, что оставшаяся дрейссена с пуском системы заносится водой туда, где ее меньше всего ждут. Так и случилось на Волжской ГЭС. После капитального ремонта одного из мощных гидроагрегатов умерщвленную дрейссену понесло током воды в зазоры турбинного подшипника. Случилась авария. Это было последней каплей, переполнившей терпение инженеров. Они обратились за помощью к «чистой» науке.

Так нередко бывает. Нетрудно вспомнить примеры, когда, казалось бы, совершенно отвлеченные научные исследования приходили на помощь народному хозяйству. Седобородые профессора и очкастые аспиранты, хоть и не спешно, хоть и без гарантии успеха, но докапывались до корней истины, раскладывали по полочкам явления. Они не строили новых заводов, не увеличивали выпуск валовой продукции, они только отвечали на вопросы. Но этого оказывалось достаточно.

Проблемой дрейссены было предложено заняться Куйбышевской станции Института биологии внутренних вод. Станция эта находится в Тольятти. Белый домик сказочным теремком прилепился к краю зеленого обрыва. Вокруг шумит стройка: бывший провинциальный городишко Ставрополь, а ныне Тольятти, быстро превращается в один из крупнейших на Волге промышленных центров.

А возле белого домика биологической станции тихо. Тихо и в кабинетах, обилием заформалиненной живности напоминающих музейные залы: летом большинство сотрудников в экспедициях. За окнами серебристая даль залива с силуэтами судов и темный утес в туманной дымке. В этих вот кабинетах несколько лет назад и сосредоточился центр борьбы с «дрейссеновой опасностью». На столы ложились все новые книги и журналы на русском, немецком, английском, где говорилось о дрейссене. Таких работ оказалось более тысячи двухсот. Но, увы, почти во всех этих трудах было очень мало главного — исследований экологии и биологии ранних стадий дрейссены. Лишь один из этих трудов оказался исключительно важным. На рубеже прошлого и настоящего веков немецкий ученый Мейзенгеймер занимался, казалось, весьма далеким от практики делом: изучал эмбриологию дрейссены. Возможно, многие считали его занятия самой что ни на есть «чистейшей» наукой. Но не будь их, нам пришлось бы проводить исследования сейчас. На это ушли бы годы. Труд Мейзенгеймера явился той основой, на которой можно было развернуть дальнейшие работы. Ученым стало ясно, что бороться с дрейссеной нужно на ее наиболее уязвимой личиночной стадии развития.

Оставалось выяснить, как развивается дрейссена в условиях волжских водохранилищ. Начались опыты со специальными садками, непрерывные и весьма утомительные наблюдения с единственной целью — накопить факты. Одних только наблюдений под микроскопом потребовалось свыше десяти тысяч.

Но как вести исследования непосредственно в водохранилище? Если пользоваться обычной методикой, принятой в гидробиологии, то есть брать в разных местах водоемов пробы на зоопланктон батометром, то таких проб понадобилось бы почти сто тысяч. А это означало растянуть работу на многие годы.

И тут случилось то, что нередко бывает в научных исследованиях: ученые стали инженерами, сами сконструировали и построили принципиально новый прибор для взятия проб — «Ракету КО». Она позволила свести число проб всего лишь до 375. Но объем обследованной воды при этом не уменьшился. «Ракета» профильтровала 1000 кубометров волжской воды. В результате этих исследований, длившихся без малого четыре года, выяснилось важное обстоятельство: численность велигеров не постоянна, за сезон бывает два-три резких взлета, когда насчитывается до 300–400 тысяч личинок в кубометре воды. И если срезать эти пики…

Так родилась идея уничтожать ракушки всего лишь два-три раза в году, когда основная масса моллюсков только-только осела на субстрат, а те, что осели между пиками, еще не стали взрослыми.