На суше и на море - 1969

1. Самоотверженность не всегда оправдывает себя — так примерно звучит первый пункт Володиных правил. Тот, кто без крайней необходимости отважится идти на лавиноопасный склон, с таким же успехом может отплясывать кадриль на минном поле.

2. Если ты заметишь лавину, которая мчится на тебя, постарайся слаломом уйти от нее. Если она все же догонит тебя — освободись от лыж. Лыжи и палки в этом случае оказывают медвежью услугу. Они засасывают в глубь лавины, выворачивая суставы.

3. Если ты попал глубоко под снег, никакой совет не поможет. И все же в этом положении нельзя терять надежды. Верь: товарищи спасут.

4. Отчаявшийся погибает…

11

Была пурга и кончилась. Сошли лавины. Открылась дорога. Радист передал отбой.

Володя выходит из радиорубки и улыбается:

— Знаешь, кто к нам приезжает? Макс!

Оказывается, к Николаю Васильевичу во Фрунзе приехали сотрудники Среднеазиатского научно-исследовательского института гидрометеорологии и он повез их по станциям.

— А знаешь, что они хотят? — загадочно спрашивает Володя. — Будут искать участки, где можно стрелять по лавиносборам из миномета!

«Газик» гидрометеослужбы приезжает поздно. Николай Васильевич появляется в своей неизменной брезентовой курточке, сапогах, старой, защитного цвета рубашке, с брезентовой сумкой через плечо и рюкзаком. За ним идет Эрнест Красносельский, начальник лавинного отряда в институте.

Володе Зябкину хочется, чтобы Красносельский обратил внимание на его станцию.

— У нас лавинки классические, — расхваливает он свой участок. — И обзор великолепный, и снег нормальный, чуть тронь — и пойдут.

— Поселок, Володька, у тебя под боком, — скороговоркой сыплет Николай Васильевич. — А тяжелый миномет, — понимаешь ли, не яйцо всмятку.

— Ну вот! Поселок, поселок, да мы на третьем лотке испытаем!

— А противолавинная галерея?

— Так ведь миномет не вниз, а вверх стреляет!

Макс сам в войну был артиллеристом, знает, что прицельную стрельбу из миномета вести трудно. Северная станция для испытаний не подходит. Он предлагает завтра с утра ехать на Тюя-Ашу-южную.

— Да какие там лавины? Тьфу! — хмурясь, плюется Володя.

Николай Васильевич плутовато щурит глаз:

— На будущий год туда тебя пошлю, узнаешь…

Далеко за полночь укладываемся в постели. Максимов хотя и не курит, но сегодня тянет сигарету за сигаретой.

— Эх, как хочется, чтобы к нам новую технику прислали. В ней, понимаешь ли, все! — вдруг садится он на кровати. — Не надо тол таскать в гору, себя гробить. Выстрелит миномет под брюхо лавине — и баста!

— Но помнится, тебя больше привлекала, так сказать, девственная романтика…

— И сейчас привлекает. Я уверен, пока будет жить человек, он будет ходить по земле и горам на своих двоих.

— Так зачем же миномет и дистанционное управление?

— Чтобы с лавинами лучше бороться. А исследовать любой кусок земли мы все равно будем ножками.

— Неисправимый ты романтик!

— Какой уж есть, — соглашается Макс и засыпает.

У него великолепная черта — сразу засыпать.

Рядом с ним спит Володя Зябкин, подложив под голову руки лодочкой. В окно льется лунный свет, и в этом свете и старый бродяга Макс, и молодой Володя становятся очень похожими друг на друга. Так же хмурится во сне их лоб, так же упрямо сжаты губы и так же воинственно торчат бородки клинышком. Одного поля ягоды…

Завтра я буду далеко от них. Доведется или не доведется встретиться снова? Юра Баранов, наверное, тоже спит. И Витя Иткин, и Петя Ткаченко, и Слава Гринюк — все спят. А может быть, кого-то разбудила пурга и он прислушивается к ветру и грохоту близких лавин? Может, кто-то из них идет сейчас в ночь взрывать лавиносбор? Может, кто-то пишет письмо родным или идет он, самый снежный человек, по кромке снежного карниза и читает любимые стихи:

Товарищ неизвестный мой,С корой сожженных губ

Пойдет на кручи, как домой,Сжимая ледоруб.Пойдет в безмолвие снеговПусть ноша нелегка,Затянет он веревку вновьУзлом проводника…

Луна серебрит в окне хрустальные сосульки. В соседней Фергане уже начали сев, в Грузии цветут яблони. Только здесь еще долго будет зима. И долго будут бодрствовать лавинщики — ее часовые.

Помню, в юности меня поразила одна книжка. Она называлась «Ледниковый щит и люди на нем». В ней рассказывалось о том, как группа молодых англичан исследовала центральную часть Гренландии. И вот на одной из станций они оставили единственного наблюдателя Огастайна Курто.

Полярник пробыл в одиночестве пять месяцев. Последние сорок пять дней он провел безвыходно в палатке, так как станция оказалась погребенной под толстым снегом и он не смог расчистить выход. У Курто кончился керосин. Целый месяц он пролежал в кромешной тьме, питаясь одним пеммиканом с маргарином.

И вот лежал Курто, почти не надеясь на избавление, и мучился над вопросом: почему люди забираются в такие отчаянные места?