На суше и на море. 1971. Выпуск 11

И тут я вспомнил: ведь это здесь, по гребню и перевалам Главного Кавказского хребта, во время войны проходила линия фронта. Сюда Гитлер бросил отборный корпус «Эдельвейс», дав название нежного высокогорного цветка воинскому соединению специально подготовленных солдат, прошедших длительную тренировку в Альпах, овладевших искусством горных восхождений. Горная гвардия бесноватого фюрера была обеспечена и оружием, и специальным альпинистским снаряжением: ледорубами, веревками, горными ботинками, теплыми штормовыми куртками, темными очками. Даже артиллерия была специальная — легкие горные гаубицы, которые в разобранном виде могли нести несколько человек.

В нашей армии тогда не было таких же специальных горных частей, их только начинали формировать из бывших альпинистов. И на пути опытного врага встали солдаты и матросы в обыкновенных шинелях, бушлатах, кирзовых сапогах. Многие из них никогда до этого не бывали в горах, не умели остерегаться трещин, лавин и обвалов, карабкаться по обледенелым склонам, не знали коварства высокогорной природы. Но они встали на пути врага и остановили его. Пришлось «эдельвейсам» окапываться здесь, под Хакелем, на подступах к Клухорскому перевалу, под Марухским перевалом и в других местах. Гитлеровцы были уверены, что это всего лишь временная задержка, что скоро они вновь пойдут дальше. Но им пришлось отступить, бросая оружие и снаряжение.

Говорили, что в глубоком озере у самого Клухорского перевала немцы при отступлении утопили несколько автомашин с боеприпасами.

Несколько раз мы поднимались к самым истокам ледника, на высоту трех тысяч метров над уровнем моря, и там в трещинах измеряли толщину слоев фирна — полуснега-полульда, белого, плотного. Из него состоит самая верхняя часть ледника, где происходит превращение пушистых снежинок в монолитный лед. Фирн — это очень сильно спрессовавшийся снег. Но настоящим голубым полупрозрачным льдом он станет лишь через много лет.

Жаль, что не удалось спуститься в одну из ледниковых трещин. Хотелось узнать толщину ледника. По теоретическим подсчетам, она доходила до ста метров (для сравнения можно указать, что максимальная глубина Аральского моря шестьдесят семь метров). И вся эта толща медленно ползет вниз.

Ниже ледника долину перегораживали несколько невысоких каменных валов. Это древние конечные морены ледника. Когда-то Хакель был больше, его язык опускался ниже, и все камни, какие падали и скатывались со склонов на ледник, двигались на нем, нагромождаясь в конце каменным валом. Но вот наступило потепление климата, льда стало таять больше, чем образовываться, и ледник начал отступать, пока не достиг состояния равновесия: сколько тает, столько и образуется. На, новой границе ледника тоже возникла каменная гряда — конечная морена. Затем новое потепление, новое отступление ледника, на этих древних моренах местами выросли деревья, и по их возрасту можно приблизительно определить и возраст самой морены. Для этого нужно сосчитать число колец на срезе самого старого дерева, растущего здесь.

Но эта упрощенная картина в действительности сложнее, так как в отдельные периоды ледник не отступал, а наступал.

Да, в жизни ледника далеко не ледяное спокойствие. Иногда мы спускались на метеостанцию, где работали наши коллеги из Северо-Кавказской гидрометслужбы. Невзирая на грозную надпись, строго воспрещавшую вход посторонним на радиостанцию, мы заходили в таинственное царство мерцающих шкал, мигающих ламп, загадочного писка морзянки. Отсюда в далекий Ростов летели метеорологические сводки погоды. Удивительный, волшебный радиомир, где разговаривают на странном языке точек и тире, где сочетание точек и тире обозначает буквы и цифры, а сочетание букв и цифр в свою очередь заменяет целые выражения. Например, ОМ — «дорогой товарищ», ТКС — «благодарю», ПСЕ — «пожалуйста», 77С — «привет» и даже… 88С — «целую». И радисты, способные сквозь вой и свист принять, расшифровать и записать автоматные очереди морзянки, казались нам, непосвященным, магами и волшебниками.

Как-то раз к нам в гости поднялись двое работников станции, принесли помидоры, огурцы, яблоки. Посмотрели на наши палатки, сочувственно покачали головой: у них на станции тепло, солнечно, а здесь почти всегда висит холодный, сырой полог темных облаков, а порывы ветра сотрясают наши брезентовые жилища. Тут и там под ногами змеились тонкие трещины, и кто мог сказать, не разойдутся ли они в ближайшее время.

Несколько раз мы с Василием Пановым, оставив в лагере дежурных, обходили другие тебердинские ледники, делая топографическую съемку, измеряя выпавшие осадки. По сравнению со Средней Азией кавказские ледники очень «удобные», потому что лежат низко, чуть выше двух тысяч метров над уровнем моря. А вот на Туркестанском хребте, на севере Таджикистана, ледники забралиоь вдвое выше. Но зато в Средней Азии летом тепло и сухо, а здесь почти ежедневно снег и дождь.

Мы бродили по ледникам со странными романтическими названиями: Алибек, Аманауз, Птыш, Азгек, Буульген.