На суше и на море. 1971. Выпуск 11

В Охотске ссыльных посадили на судно, груженное товарами для Камчатки. Едва оно вышло в море, как от зюйд-оста налетел свежий ветер. Барон уже подумывал, не использовать ли создавшуюся ситуацию в своих целях. Однако, пока судили да рядили, ветер повернул от норд-оста, пошла крупная волна, затрещала _обшивка. С грохотом свалилась грот-мачта. О побеге не могло быть и речи.

В Большерецке ссыльных привели к начальнику Камчатки Нилову. Тот обошелся с ними приветливо, поблагодарил барона за услуги, оказанные капитану судна во время шторма. Ссыльные узнали, что получат на первое время провизию, а уж потом должны будут сами отыскивать средства к существованию.

Отныне им была дарована относительная свобода: считалось, что бежать отсюда некуда. Прежде всего барон и его товарищи сошлись со ссыльными-старожилами. Примечательнее других барону показался капитан гвардии Петр Хрущев, сосланный, как явствует из манифеста Екатерины II, за «оскорбление величества» и за то, что «старался других привлекать к умышляемому им возмущению против нас». Хрущев тут же после разговора в канцелярии пригласил новеньких в свою избу и ввел в курс здешней, довольно безотрадной жизни. Само собой получилось, что барон поселился у него.

Свободные часы они проводили в задушевных беседах. В конце концов барон сообщил план побега, замышляемого От самого Урала. Хрущев сразу же загорелся этой идеей и предложил избрать комитет для осуществления подготовки к побегу.

Хрущев располагал довольно обширной для ссыльного библиотекой, в которой были книги и на иностранных языках. Особо он зачитывался отчетом о кругосветном путешествии английского адмирала Ансона, возглавлявшего несколько морских экспедиций. И однажды признался, любовно листая книгу Ансона:

— В мечтах я все время замышлял побег с Камчатки куда-нибудь на Марианские острова. Хотя бы и на остров Тиниан, так очаровательно описанный Ансоном.

— Кто же помешает нам до него добраться? — заметил барон, и в голосе его, обычно мягком, пробилось железо; казалось, ему нипочем моря и расстояния.

— Да, конечно, — грустно согласился Хрущев. — Понятно, что, обретя свободу, можно добраться и до этого земного рая. Но вдвоем уйти немыслимо. Чем больше нас сможет выбраться отсюда, тем вернее удастся побег.

Вскоре избрали комитет из друзей единомышленников. В него вошли Панов, Батурин, Винблан, Хрущев и Степанов. Председателем стал Беневский, заместителем — Хрущев. Барон в который уже раз обратил внимание друзей на условия их нищенского, бесправного существования в ссылке и не пожалел красок, рисуя выгоды предстоящих благословенных странствий. Своим красноречием и логикой доводов он так вдохновил членов комитета, что те поклялись даже под страхом смерти не выдать тайны заговора.

После этого заседания ссыльные заглянули в канцелярию, и вот тут-то барон блеснул еще одним своим талантом. Писарь Новожилов азартно играл в шахматы с командиром гарнизона гетманом Колосовым и явно проигрывал. Однако барон видел путь к спасению партии.

— Кажется, моя песенка спета, — сказал Новожилов.

— Можно попробовать выиграть, если позволите, — неторопливо проговорил барон.

Колосов насмешливо хмыкнул: мог ли он предполагать, что эту почти безнадежную партию сел доигрывать за его партнера один из искуснейших шахматистов того времени!^[17]

Разумеется, партию барон красиво выиграл и получил за это десятую долю ставки. Ему представился случай показать в Больщерецке образцы высокого шахматного искусства. При этом он основательно разбогател, что было на руку всему тайному сообществу.

Барон стал весьма популярной фигурой в Большерецке. По ходатайству жителей здесь вскоре была организована школа, в которой барон обучал сына Нилова и местную детвору, Преподавали в ней также Хрущев и Панов. Заговорщики неутомимо искали единомышленников среди ссыльных и местных жителей, но вели себя крайне осторожно, дабы замысел побега не всплыл наружу раньше времени.

Однажды под рождество ссыльные собрались у барона почаевничать: накануне купец Казаринов подарил ему голову сахару. Вскоре у Панова начались рези в животе и рвота. Остальные вовремя спохватились и начали пить в качестве слабительного китовый жир и оленье молоко.

Барон сообщил о печальном происшествии Нилову. Была высказана догадка, что Казаринов дал отравленный сахар, — может, из мести, так как больно уж много денег он проиграл в шахматы барону. Пришлось позвать купца. Пока Нилов толковал с ним о делах зверобойного промысла, подали чай.

— Не знаю, как кто, а я большой любитель чаю, — сказал Нилов. — Не откажи откушать. Присаживайся.

— Мы тоже, гм, любители чаи погонять, — ухмыльнулся Казаринов, — за день, бывает, по нескольку раз за самовар садимся.

— Вот и славненько. У меня и сахару в достатке, не сумлевайся, клади побольше. Барон преподнес мне вчера от той головы, что ты ему подарил.

Купец не отпирался и заявил, что, как донес ему некий ссыльный, барон — смутьян и заговорщик. Для такого отравленный сахар в самый раз…