На суше и на море. 1971. Выпуск 11

Офицер выхватил у него свечу, кивнул солдатам, и они пошли к указанной двери. Тем временем барон, в чем был, выбежал черным ходом на улицу и вскоре ворвался в дом, где жил его близкий приятель швед Винблан, тоже сражавшийся в чине майора в рядах Барской конфедерации.

Винблану не надо было ничего разъяснять: ведь и ему грозил арест… А там допросы, пытки… Он впопыхах собрал кое-какую приличную для дороги амуницию, и оба бросились вон из города, в ближайшую деревню. Сейчас у них была только одна мысль: подальше от Казани! В деревушке беглецы наняли лошадей до Чебоксар, потом — дальше и наконец очутились в Нижнем Новгороде. Терять им было нечего, и они выдали себя за офицеров, везущих служебную почту. Светские манеры и приятное обхождение беглецов произвели на местного губернатора выгодное впечатление. Накормив их обедом со стерляжьей ухой, он дал рекомендательное письмо к владимирскому губернатору. Этот клочок бумаги хорошо послужил беглецам: с его помощью они уже безостановочно ехали до самой столицы.

Здесь барон познакомился с немцем-аптекарем и осторожно намекнул о своем желании выехать за границу. Немец сказал, что он имеет на примете одного капитана-голландца.

Между тем кошелек Беневского был пуст. И капитану не очень-то пришлись по душе заверения барона, что деньги он отдаст в первом же заграничном порту. Капитан счел за лучшее выдать его властям.

Друзья были заключены в Петропавловскую крепость.

Вскоре барон предстал перед следственной комиссией графа Панина. Тому в общих чертах было уже доложено о казанском заговоре и о том, какую роль в нем играл Беневский. Однако вину свою барон упорно отрицал. И комиссия как будто сочла возможным оправдать барона. Его ознакомили с бумагой, из коей следовало, что вина его только в побеге из ссылки. Барон дал подписку никогда впредь не поднимать оружия против России, а однажды из нее выехав, назад не возвращаться. Он был уверен, что теперь-то ему позволят покинуть пределы России.

4 декабря 1769 года в камеру-одиночку вошел офицер с конвоирами. С барона сняли кандалы, ему велели надеть валенки и овчинный тулуп. Затем он снова был закован, выведен во двор крепости и посажен в сани; в них уже сидел Винблан.

Дорога дальняя» казенный дом…

Во Владимире к ним присоединили поручика гвардии Панова, армейского капитана Степанова, полковника артиллерии Батурина. Всех пятерых, как выяснилось, за разную вину ссылали на Камчатку, «чтобы снискивали там пропитание трудом своим».

Из мемуаров видно, что, едва сойдясь, узники начали прикидывать и обсуждать возможные варианты побега. В конце мая 1770 года они приехали в Якутск, где барон будто бы познакомился с лекарем Гофманом, тоже пробиравшимся на Камчатку. Посвященный в замыслы ссыльных, лекарь предложил купить за свой счет (?!) в Охотске корабль, на котором его новые друзья смогли бы бежать в Японию или Китай, куда будет сподручнее. Ссыльные заторопились, чтобы успеть в Охотск пораньше и приступить к исполнению задуманного.

Конвой вскоре догнал нарочный. Он сообщил, что задержавшийся в Якутске Гофман скоропостижно скончался и что воевода, описывая его имущество, нашел какие-то особой важности бумаги, которые нарочный и везет начальнику Охотского порта.

Бумагами Гофмана следовало завладеть. Искали случая. Но вот, переправляясь через Алдан, конвоиры подрались с нарочным, основательно пустили ему кровь и, боясь ответственности, бросили в реку. Умея хорошо плавать, он (разумеется, с помощью барона) достиг берега. Казаки тоже вымокли и остановились просушить одежду. У барона была водка, от которой они не отказались. А когда все, в том числе и нарочный, перепились и уснули, ссыльным оставалось только взять пакет и ознакомиться с его содержимым. В письме воеводы прямо было указано, что Беневский вкупе с Гофманом составили план побега с Камчатки и потому надлежит держать всех ссыльных — под строгим караулом. А там сенат даст знать, как с ними поступить. Переписав письмо в другом стиле, с дифирамбами самим себе и просьбой к охотским властям войти в их горькое положение и особенно не притеснять, ссыльные запечатали пакет и сунули назад в почтовую сумку.

Теперь о Гофмане, так сказать, не «мемуарном». Он существовал в действительности. В 1768–1769 годах на Камчатке свирепствовала оспа, «и трупы умерших гнили не преданные земле». Туда и был послан лекарь Гофман, но он приехал после того, как эпидемия прекратилась. По времени его приезд мог совпасть с приездом на Камчатку ссыльных во главе с бароном. Могло случиться так, что ссыльные познакомились с Гофманом еще в пути. Но умер он не в Якутске и вряд ли принимал участие в разного рода замыслах барона. Другое дело, что якутский воевода действительно мог разузнать о замышлявшемся побеге. То, что произошло с его нарочным, полностью отвечает привычным сюжетным канонам авантюрных романов. Можно допустить, что так именно и было на самом деле.

Обратимся опять к мемуарам (и во всем последующем рассказе нам придется им довериться).