На суше и на море - 1976

Как только мы с востока обогнули «нос» утеса, на северной стороне опять начались торосы. Потом впереди показался новый утес и новый «непроход». Наконец, перед нами возникла более просторная бухта. Но карниз тут был значительно уже: в некоторых местах ширина его не превышала метра. Здесь нам пришлось поработать топорами так усердно, что, несмотря на тридцатиградусный мороз, мы сняли полушубки. В самых узких местах прорубали лунки для каждого шага. Затем, связавшись шнуром на расстоянии двадцати шагов друг от друга, двинулись по краю бездны. Внушительные габариты моего рюкзака, в котором кроме продовольствия и разного снаряжения были печка и палатка, не позволяли мне передвигаться, прижимаясь плечом к скале. Поэтому, прежде чем сделать очередной шаг, я внимательно осматривал скалу, нет ли выступа. Задев рюкзаком о выступ, я тут же сорвался бы в пучину.

Мы двигались поочередно. Сначала шел Тимофей (его поклажа была полегче), а я стоял у скалы, крепко упираясь ногами в вырубленные уступы. Пройдя расстояние, равное длине шнура, то есть двадцать шагов, он останавливался и вырубал упоры для ног. Тогда начинал двигаться я. Удлинить отрезок шнура мы не решались, так как при падении одного второй не смог бы ему помочь.

Солнце ушло за скалы, и тени от них ложились на море, когда мы наконец миновали этот опаснейший «непроход». Свыше четырех часов мы шли над бездной. В некоторых местах одной рукой опирались о скалы, а другой касались самого края ледяного обрыва. Под ним, глухо ударяясь об утесы обломками льда, «дышала» бездна.

Миновав еще несколько «непроходов», мы вдруг увидели, что дальше дороги над морем нет.

Ледовый карниз сужался в некоторых местах до полуметра. Даже без груза этим путем не пройдешь. Удержаться на таком «птичьем насесте» под силу только бакланам. Было от чего прийти в отчаяние!

Не оставалось ничего другого, как возвращаться вспять изнурительным и опасным путем, еще более мучительным потому, что он не приближал нас к цели, а отдалял от нее. Сколько труда, сколько ухищрений и энергии, какое нервное напряжение! И все напрасно!

— Что будем делать, Тимофей? — с надеждой спросил я проводника, будто он, словно всемогущий дух, способен совершить невозможное.

— Насат ната ходи, — дымя цигаркой и не глядя на меня, ответил ороч.

— Но ведь сколько километров идти-то! До самого мыса Иванова ни одной расщелины, где можно подняться на скалы и обойти этот проклятый «непроход»!

— Хади ната насат, — твердо повторил ороч.

— Говорил я тебе — пойдем тайгой! Там хоть три километра за день, но продвигались бы вперед. А тут безрассудный риск, и все напрасно! — сгоряча набросился я на проводника.

— Один гот мозна ходи. Другой гот ходи нелься, — оправдывался он. — Ранса я тут ходи, — потупясь, добавил он.

— Ладно, Тимофей, извини. Ты, конечно, ни при чем. Но знаешь, уж больно обидно, вот я и погорячился малость. Ну ЧТО Ж, пошли назад. Вот только вопрос: где мы сегодня заночуем?

— Та. Эта ночь шибко плохой путет.

Тени от скал уже простерлись далеко в море, некоторые уползли за горизонт. Часа через два станет совсем темно. А лунный свет на ледяных торосах и скалах призрачен и обманчив. Да к тому же в эти дни светила не луна, а «поросячий хвостик».

Мы спешили, надеясь до темноты миновать самые опасные «непроходы». Однако спешка нужна далеко не при всех обстоятельствах. Хоть путь нам был и знаком, но постоянная опасность свалиться в море не позволяла торопиться. И когда угасала заря, самый опасный «непроход» был еще перед нами. Преодолевать его в темноте было безумием.

Пришлось расположиться на ночлег в самых неподходящих условиях. Неширокая, в несколько метров, галечная полоска, ограниченная сзади отвесными скалами, в которых ни единой расщелины, а спереди — морем. Слева и справа — «непроходы». Палатку крепить негде и не за что. Мороз усиливался, а ветер при, тридцати градусах продувал насквозь.

Свернув палатку — вдвое, мы пытались по краям закрепить ее камнями, но крупные камни, глубоко сидевшие в замерзшей гальке, вывернуть было невозможно. Отбив с трудом обухом топора несколько некрупных каменных осколков, мы прижали ими края палатки, а изнутри подперли ее лыжами. Палки, которые мы использовали при ходьбе, раскололи для костра.

Набив котелки снегом, развели огонь. Но чай оказался отвратительным. Хотя снег мы набрали на скалах, он все же пропитался соленой влагой. Сахар никак не улучшал вкусовых качеств чая, который получился сладко-горько-соленым. Но мы все же заставляли себя пить его небольшими глотками., чтобы хоть немного согреться. Потом забрались под палатку и, съежившись, как сурки в норе, постепенно забылись в полудремотном сне.

Вдруг резкий порыв обдал нас леденящим холодом — палатку сорвало и отбросило куда-то в сторону. Но нам было уже не до нее. Вокруг стоял невообразимый грохот и скрежет, заглушавший свист и вой ветра. Казалось, во мгле крутящегося снежного вихря сражаются тысячи чудовищ в звенящей броне. Грохот, приближаясь, нарастал. Подумалось, что на нас вот-вот рухнут скалы:.

Это внизу, под нами, разыгрался зимний шторм.