На суше и на море - 1986

А вот следы кавторанга Ризнича безнадежно терялись в пореволюционном Архангельске. Можно только предположить, что он погиб в февральские дни 1918 года. Никаких сведений о нем в последующие годы нет…

Подпоручик с «Жемчуга»

Ближайшего соратника Ризнича — вахтенного начальника поручика по Адмиралтейству М. Мычелкина я и не искал, понимая, что вероятность напасть на его след почти равна нулю. То, что в один прекрасный день я взял в руки письма его дочери, было стопроцентной случайностью. Ольга Михайловна Косолапова, библиотекарь на пенсии, глубоко чтит память отца. Человек весьма энергичного характера, она ведет обширную переписку с краеведами, историками-маринистами, потомками видных русских моряков.

Ольга Михайловна прислала мне открытки, отправленные отцом с борта «Святого Георгия». На них сохранились оттиски корабельного штемпеля с перевернутой буквой «я» в слове «святой». Видимо, штемпель изготавливал наспех перед самым отходом лодки итальянский гравер, который по привычке к латинскому «R» и перевернул букву. В глазах филателистов эта оплошность придает отпечаткам штемпеля особую ценность. Но для меня эти обтрепанные по краям открытки со скупыми заметками о походе «Святого Георгия» и вовсе не имели цены. На одной из них был изображен плотный офицер с подкрученными усами, в белом кителе и беловерхой фуражке — подпоручик Михаил Мычелкин, единственный из участников исторического похода, в чье лицо можно было заглянуть хотя бы на фотографии…

Ольга Михайловна Косолапова писала: «Я мало видела отца. Он часто бывал в плавании: только в 1912–1913 годах он побывал в Императорской гавани (ныне Совгавань), Гонконге, Шанхае… Но тем ярче запомнились дни, когда он бывал дома».

Из писем Косолаповой вставала колоритная фигура моряка-тихоокеанца. Бывший конторщик Михаил Мычелкин в русско-японскую войну был призван на флот. Во Владивостоке он увидел диковинные корабли — подводные лодки. Тогда они были окутаны воистину фантастическим ореолом. Во всяком случае в магазин силикатных товаров Михаил не вернулся. Остался служить на флоте кондуктором[40]. Много плавал. С началом первой мировой войны был произведен в офицеры, но не в мичманы (это звание присваивалось представителям флотской элиты), а в подпоручики по Адмиралтейству — сказалось недворянское происхождение.

«Мещанин города Соликамска, как записано в моих метриках, — вспоминает дочь, — окончивший пермское училище, куда ходил за 15 верст, неся сапоги на плече, всегда стремился к образованию. Мы получали по подписке энциклопедию Брокгауза и Ефрона, все 80 с лишним томов. Был у нас и шеститомник Пушкина под редакцией Венгерова, одно из лучших изданий, на котором воспитывались русские интеллигентные семьи. Отец научил меня читать…»

Война застала подпоручика Мычелкина на крейсере «Жемчуг» в малайском порту Пинанг. Утром 28 октября 1914 года «Жемчуг» был торпедирован германским рейдером «Эмден». Первая торпеда разорвалась в кормовой части корабля, вторая попала в нос и вызвала детонацию патронного погреба. «Жемчуг» затонул через несколько минут.

«Отец находился в каюте, — вспоминает Ольга Михайловна, — когда корабль вздрогнул и погас свет от попадания торпеды, пущенной с «Эмдена». Он бросился к двери, но, как ни вертел ручку, дверь не открывалась. В коридоре слышались голоса, топот ног, корабль кренился, дверь заклинило. Папа бросился к иллюминатору, просунул руку, плечи, голову, но грудная клетка не пролезала, застряла. — ни туда ни сюда. От попадания второй торпеды взорвался патронный погреб, взрывная волна распахнула все двери, и застрявший в иллюминаторе человек вылетел, как пробка, ободрав до кости ребра.

Когда он очнулся, крейсера уже не было. Видно, отца выбросило далеко, и в воронку, возникшую на месте погружения, его не затянуло. Он плавал среди обломков, досок, ящиков. Его окликнули: «Миша, это ты?» Узнать кого-либо было трудно: все были облеплены черным мазутом…

Отец получил контузию, но окликал уцелевших, собирал их вместе, чтобы не уносило течением и отливом. Их заметило и подобрало английское судно».

Вот такого бывалого моряка и выбрал себе Ризнич в спутники по опасному плаванию. «Фотографию лодки в Специи, — читаю письмо дальше, — с надписью даты спуска «Святого Георгия» на воду и несколькими строчками, адресованными маме («Дорогая Оля, дети…»), с печатью «Просмотрено военной цензурой» я подарила Н. А. Залесскому[41]. Он очень обрадовался: «Этот снимок мне дороже всяких бриллиантов»».

«Об Иване Ивановиче Ризниче могу сказать только, — пишет Ольга Михайловна, — что отец относился к нему с большим уважением и даже симпатией. Я чувствовала это по голосу, когда он рассказывал о нем, перебирая фотографии. На одном из фото, наклеенном на картон, Ризнич запомнился мне таким: крепкий, основательный, похожий на украинца, с круглым смуглым лицом под козырьком фуражки.

Думаю, что отца потянуло на «Святой Георгий» не только из-за чувства воинского долга — надо! — но привлекала его и весьма притягательная личность командира Ризнича.