На суше и на море - 1986

— Вот что, — сказали мне в пароходстве. — Загляните-ка вы к Ксении Петровне Гемп. Ей девяносто два года, но у нее ясная память. Она хорошо знала Георгия Седова и даже провожала его «Святого Фоку» в последний рейс. Может быть, она знает что-то и о Ризниче.

Встретиться с Ксенией Петровной Гемп оказалось не так-то просто. Несмотря на возраст, она ведет такой деятельный образ жизни, что впору записываться к ней на прием. Будь это так, в длинном списке оказались бы краеведы и фольклористы, ботаники и журналисты, историки и геологи…

Пока я дожидался своей очереди, Ксения Петровна консультировала студенток местного медучилища по лечебным травам. Ее соседка, фармацевт Валентина Михайловна Бугрова, угощала меня чаем.

— Если бы вы знали, что это за человек! — восклицала Бугрова с тем неподдельным пафосом, с каким женщины редко говорят друг о друге. — Всю жизнь она прожила в Архангельске. Отец ее Петр Минейко был одним из первых гидроэнергетиков России, главным инженером по строительству портов Белого и Баренцева морей. Кстати, ГЭС на Соловецких островах это он строил.

Ксения была красавицей, она и сейчас красива. Это в девяносто-то два года!

Сказать, что она ботаник, — ничего не сказать. Она из породы последних энциклопедистов. Женщина-университет. Земля у нас такая холмогорская, что ли?! Судите сами. Она пешком исходила все Беломорье. Знает камни и травы, птиц и рыб края. Перевела на современный русский поморские лоции. Она читает древние славянские грамоты. Под ее редакцией только что вышел сборник «Былины Беломорья». Ее пускали в раскольничьи скиты, и староверы величали ее «королевной».

Она изучала водоросли Белого моря, пропагандировала их питательные свойства и даже добилась, чтобы в Архангельске начали выпекать лечебный хлеб с добавкой «морской травы». В семьдесят лет она погружалась в Белое море с аквалангом, чтобы изучить подводные нивы. Во время войны она пешком прошла по льду Ладоги и принесла в блокадный Ленинград мешок водорослевых спор. Она учила блокадников, как разводить водоросли и как готовить из них пищу.

Сын Ксении Петровны погиб под Сталинградом. Теперь у нее никого больше не осталось. Она одна. И не одна. У нее прекрасная библиотека. У нее всегда люди. Она работает ночи напролет. Ей некогда обедать. У нее на кухне нет кастрюль. Она питается, как студентка, — чаем и бутербродами. Мы, соседи, иногда приносим ей готовые обеды и заставляем есть почти силой. Она не от мира сего, но живет для людей. Она почетный гражданин Архангельска.

И вот я вступил наконец в книжное жилище Ксении Петровны Темп. За столом, уставленным стопами фолиантов, папок, заваленным фотографиями и свитками карт, сидела худощавая седая женщина, похожая на одну из постаревших шекспировских королев. Услышав имя Ризнича, она грустно усмехнулась:

— Ну вот, хоть кто-то спросил меня про Ивана Ивановича!.. Как же мне его не знать! Я встречала «Святой Георгий» у Соборной пристани. Иван Иванович бывал у нас в доме… Целовал мне руку… Он хорошо пел, у него был чудный баритон. Любил веселье, добрую компанию. Высокий, слегка грузный, он держался уверенно, подтянуто. Он приглашал нас с отцом на лодку. Маленькая, изящная, с блестящими перископами… Мы прозвали ее «конфетка». Но боже, как же там тесно внутри! Я не представляю, как он там укладывался на крохотном своем диванчике… Это невероятно, что они прошли два океана. Как они радовались, что им удалось выйти из шторма возле Нордкапа… А еще «Святой Георгий» мы называли «литературной лодкой». Дело в том, что Иван Иванович всегда появлялся в сопровождении двух офицеров. Одного звали Грибоедовым, другой носил фамилию Лермонтов. Оба состояли в родстве со своими знаменитыми предками. Еще Ризнич был очень дружен со знаменитым полярным исследователем Борисом Андреевичем Вилысицким, тем самым, что совершил первое сквозное плавание по Северному морскому пути из Владивостока в наш город.

— А какова дальнейшая судьба Ризнича?

— До восемнадцатого года он был в Архангельске. Что с ним стало потом, мне не известно. Я бы и сама хотела узнать, где его могила. Он был прекрасным моряком и истинным патриотом.

Ксения Петровна устало откинулась на высокую спинку стула.

Она была родом из XIX столетия. Глядя на нее, слушая ее, зная о ней, думалось: «Век Бородина и декабристов, Пушкина и Достоевского, век, в котором вспыхнули искры самых гуманных идей, наделил одну из своих дочерей всем лучшим, чем славен был сам, и она сумела пронести этот прекрасный дар сквозь все вихри нашего времени, донести его нам, людям, стоящим на пороге века двадцать первого».