На суше и на море - 1986

Ну вот, как чувствовал — протока кончилась! Сужалась, сужалась и вылилась в аппендикс, который затерялся, пропал среди кочек. Странно, что об этом ничего не говорится в «легенде». А впрочем, ничего странного, ведь карту мой приятель делал не сегодня. Несколько лет назад делал, а за это время всякое могло случиться. Такое, например, как жаркое лето семьдесят второго года, когда пересыхали не то что протоки — реки. Но карта составлялась после, это я знаю точно, и тогда протока была. А теперь нет. Да, положеньице! Надо либо искать сгинувший неизвестно куда ручеек — вдруг где-нибудь да вынырнет, либо разведать пеший путь на Великое. Судя по карте, до него не так уж и далеко. Во всяком случае меньше, чем от Денисовки до Светлого, и, если опять придется тащить байдарку на горбу, это не составит больших трудов. Но лучше, конечно, найти протоку.

Кончался второй час поисков — протоки не было, зато неожиданно я вышел на участок, где когда-то горел лес. Вышел — и остановился, пораженный. Целый лесной квартал был выжжен, как напалмом, как атомным взрывом. Черные, обугленные деревья стояли, как скелеты, и не виделось ни конца ни края омертвевшим рядам. И было что-то еще, что сразу подействовало на меня, но чего я не понял в первую минуту, — тишина. Не та утренняя, живая, что царила на Светлом, а мертвая, абсолютная. Где-то дул ветер, шелестел листвой, но здесь ее не было. Здесь, словно в вакууме, отсутствовало всякое движение — неизменчивосгь форм приобретала здесь зловещий смысл.

Только что пронеслась гроза — внезапная, скоротечная. Туча уходила на север, на землю возвращался свет. Великое дымилось.

Оно и впрямь было великим — простор дымящейся воды пролегал почти до горизонта. Но постепенно этот странный грозовой дым развеялся, и передо мной, как град Китеж, возник остров с рядами крыш. И только тут я вспомнил, что на озере и в самом деле есть остров, на котором стоит деревня. В ней-то я и надеялся пожить несколько дней.

Я пошел вдоль берега и вдруг увидел торчащий из кустов нос лодки-плоскодонки. Рыболов? Или охотник, загнанный грозой в укрытие? Те и другие не очень-то любят, когда к ним суются посторонние, но я все-таки подошел.

В плоскодонке сидел старик, и я сразу определил, что он не рыболов и не охотник: в лодке не было ни снастей, ни ружья, а лежал большой пук ивовых прутьев — видно, старик приезжал сюда, чтобы нарезать их для каких-то надобностей.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Здравствуй, мил-человек, — ответил старик и, оглядев меня, спросил — Турист, что ли?

— Вроде этого, — ответил я.

— А закурить у тебя не найдется? А то уронил свои в воду и сижу, как дурак, без курева.

Я достал «Яву».

— Дорогие, — сказал старик. — Почем же такие?

— Сорок копеек.

— Эва! — удивился старик. — Сорок! И не жалко тебе такие деньги?

Я развел руками, как бы говоря: а что делать?

Мы уже докуривали, когда в стороне раздался сильный всплеск, словно бы в воду бросили бревно.

— Хозяин играет, — сказал старик.

— Кто-кто?

— Хозяин, говорю… Ну, спасибо, мил-человек, за табачок. Погребу. Тебе-то в какую сторону?

— Да вон туда, — ответил я, указывая на остров.

— В гости к кому?

— Да нет, хочу просто пожить у вас денька три.

— Дак поживи у меня, один я, старуха летось преставилась, царство ей небесное, а дочка с сыном в город уехали.

— А не помешаю?

— Говорю же: живи.

Желая помочь старику, я вызвался грести, но Анисим (так звали старика) не согласился. Он пропустил меня на корму и, не торопясь, погреб к острову.

Плыли мы долго. Поскрипывали уключины, плескалась о днище темная вязкая вода. Старик ни разу не обернулся, не посмотрел вперед, неизвестно как угадывая направление. Он молчал — молчал и я, хотя мне хотелось спросить, кого он давеча назвал хозяином. Охотники называют так медведя, может, его и имел в виду Анисим? Медведи, кстати, любят купаться, но предпочитают плавать, когда их никто не видит, а тут рядом были мы. Словом, намечалась некая тайна, и я решил, что все равно выведаю ее у Анисима.

Наконец лодка мягко врезалась в песок. Анисим спрятал на дно лодки весла, закрепил цепь и взял в охапку прутья.

— Пошли.

По утоптанной тропинке мы поднялись наверх и оказались у дома, стоявшего недалеко от воды. Анисим кинул у крыльца прутья, пошарил за наличником и, достав ключ, отомкнул замок.

Я увидел просторную деревенскую избу: большая русская печь казалась не такой уж большой в этой просторности; кровать с шарами на спинках стояла у одной из стен; вдоль окон тянулась деревянная лавка и стоял стол. В избе пахло сосновой смолой и травами, которыми был увешан печной боров. Гладко обструганные, темно-коричневые бревна стен казались навощенными. Один из углов избы занимала божница с тусклыми, запылившимися иконами, и, глядя на них, я подумал, что Анисим держит их по привычке.

— Скидай амуницию, — сказал он, — а я покуда печку налажу.

Я сбросил рюкзак и зачехленную байдарку и впервые за весь день почувствовал, что зверски устал. Хотелось растянуться на кровати и лежать, лежать…