На суше и на море - 1990

Внезапно конь под ним всхрапнул, дернул в сторону; натянув повод, который держал седок в левой руке, отпрянула и Сасыл. Из темноты, совсем близко, сверкнули два зеленых огонька. «Волк!»— догадался Мерзликин, машинально хватаясь за место, где должен быть ружейный ремень. Но ружья на сей раз не оказалось — второпях, ругаясь с техником, забыл. Поспешно достал он коробок из брюк и, зажигая одну за другой, стал бросать горящие спички. Зеленые огоньки пропали. Филя, однако, уже не пел — прислушивался. И в это время из-под ног Хотоя со скрипучим хохотом и громким хлопаньем взлетела невидимая птица. Лошади шарахнулись, и Мерзликин, не успев выдернуть из петли повода руку, грохнулся наземь. Падая, он ударился головой о ствол дерева и потерял сознание.

Очнулся Мерзликин в одно мгновение, как пробуждается от резкого толчка чутко спящий человек. Возле него топтались, взрывали землю, беспокойно ржали и фыркали лошади. Стояли они к нему головами, наклонялись к лицу, хватали толстыми губами его руки, одежду, волосы. Мерзликин привстал и снова увидел зловеще мелькавшие огоньки; в ночи слышался нудный протяжный вой. Он вскочил на ноги, в руке своей ощутил крепко зажатый коробок спичек, собрал хворосту и запалил костер. Так дождался рассвета, отыскал слетевшую при падении шапку и благополучно приехал на базу, потирая ушибленный висок.

Быть может, и ныне, взволнованно прижавшись к Хотою, Мерзликин тоже, как и я, вспомнил, как эти крепко привязавшиеся к нему лошадки не убежали тогда от страха и не оставили в темном глухом лесу его одного…

До чего же великолепно начало северо-восточной осени, когда среди неоглядных просторов слегка заснеженных сопок разливается море золотисто-желтой тайги, вспыхивают на перекатах обмелевшие реки, блестят неподвижные чаши озер, а на горных отрогах маячат в задумчивой грусти, как одинокие отшельники, скалы-останцы! И над всем этим — глубокая синева хрустально-чистого высокого неба. Тишина вокруг и какая-то всепоглощающая благодать.

В такой именно сентябрьский день совершал я свой заключительный маршрут. Поглощенный делом, упоенный волшебной сказочностью ландшафта, я совсем забыл утренний случай, который было вызвал нехорошее предчувствие: в нескольких шагах от палатки прямо у меня из-под ног выскочил перепуганный заяц. Однако под вечер, когда солнце опускалось за дальнюю гряду и я., усталый, но удовлетворенный истекшим днем, начал спускаться к стану, — тот заяц неожиданно вспомнился: как ни хорошо просматривалась местность, нигде в окрестностях лошадей наших не было видно.

У палатки бросил я свой молоток, скинул с плеч тяжелый рюкзак, «тозовку» и, не снимая полевой сумки, присел на пне возле потухшего костра. Дома никого не было. Собственно, и быть-то надлежало одному лишь Кольке Петелько, потому что ни Толя-студент, ни Мерзликин тогда уже в моем отряде не работали. Неделю назад Филю пришлось возвратить в буровой отряд, где разини-вьючники опять спины лошадям покалечили, а Анатолий был послан на усиление поискового отряда, который не успевал опробовать густую сеть водотоков. С Лисой и Орлом управлялся теперь тот самый черноглазый паренек, что так живо когда-то интересовался прибывшими к нам этими якутскими кониками.

Хотя при новом работнике лошади не капризничали, все же первые дни они часто поглядывали на ту сторону реки, куда вброд переправился Мерзликин; боясь, чтобы они не ушли, Петелько стал их путать. В этот злополучный день парень отправился на соседний склон брусники пособирать. Спутанные Хотой и Сасыл паслись у Реки; но, когда после полудня, нарвав ведро ягод, он возвратился, лошадей на месте не оказалось.

Так рассказывал через полчаса явившийся Николай, мокрый, подавленный.

— Все распадки обегал, по этому берегу в оба края ходил — как сквозь землю провалились! — горестно оправдывался он. — По той стороне аж до прижимов добежал — нигде никаких следов…

Эта новость обескуражила меня не на шутку. Лошади, во-первых, стояли на моем подотчете, и за каждую в случае пропажи грозили большие неприятности; во-вторых, на оставшихся четырех увезти все грузы до автотрассы, находившейся от нас в трехстах километрах, было невозможно.