Кара СЕЙТЛИЕВ

НА ТРИБУНЕ И ДОМА

*

Авторизованный перевод с туркменского

Анисима КРОНГАУЗА

Рисунки И. СЫЧЕВА

М., Издательство «Правда», 1959

БЕЗ СКИДКИ!

Промолвил однаждыМой друг осторожный! —Чуть-чуть деликатнейПиши, если можно.Считался КурбанЗамечательным малым.Зачем ты егоОбозвал феодалом?Бесценен ГасанЗа вином и за чаем.Зачем ты его

Называешь лентяем?Гюзель,Что стоялаЗа импортной склянкойС духами «Коти»,Оскорбил ты мещанкой.Учтивость и вежливостьДвижут Керимом,А ты обзываешьЕго подхалимом!Присел БаймурадВ ресторане за столик,А ты уже сразуКричишь алкоголик!Зачем, стихотворец.Так строго их судишь?Они же, по сути,Хорошие люди!— Конечно,—Сказал я,—Они неплохие.Но, дверь в коммунизмОткрывая впервые,С собой не захватимМы их пережитки,Напрасно ониСобирают пожитки.Пусть каждый из нихЧеловек и хороший.Но сбросить пора

Эти старые ноши.Остатки чужой,Отживающей жизниНи им и ни намНе нужны в коммунизме.

ТАМАДА

Едва запахнет пловом,Едва учует той,Туда бежать готов онБессменным тамадой.Кричит:— Ура! Победа!Чуть зашипит шашлык,Завяжется беседа.Развяжется язык.Как будто он листаетПословиц толстый том.Талантом он блистаетЗа праздничным столом.С утра ходивший хмурым,Он весел и остер.Орудует пампуром.Как шпагой мушкетер.Он шутит без простоев,

Находчив и толков…Но этот рыцарь тоевВ рабочий час каков?На службе он скучает,День высидев с трудом.Талантом не блистаетЗа письменным столом.А ведь неплохо было б,Когда бы для труда,Хотя б немного пылаОставил тамада.

НА ТРИБУНЕ И ДОМА

Увлеченный речью бурнойПро сегодняшний момент,Встал над маленькой трибунойКолоссальный монумент.Он стучал в волненье пылкомПо трибуне кулаком,Тряс эпическим затылкомИ эпическим брюшком.— Мы давно не феодалы! —Рассекал он тишину.—Нам, конечно, не присталоУгнетать свою жену!Называл ее рабынейМуж в былые времена.

Наша женщина отнынеНам, товарищи, равна!Были мы довольны речью,Хоть оратора качай…Он сказал:— Прекрасный вечер!Приглашаю вас на чай!Мы пришли.В одной из комнат,Где царила тишина,Промелькнула тенью темнойМолчаливая жена.И, вперед подавшись грудью,Он как стукнет кулаком:　— У меня, ты видишь, люди!Почему ж заходишь в дом?!　А она, надвинув бёрик[1] 　И к устам прижав яшмак[2],Убежала…　Чай стал горек,　Стало жестко на кошмах.　Стало стыдно с феодаломГоворить нам.　В тот момент　Над дымком цветных пиал онВосседал, как монумент.　

ЛОДЫРЬ И «ТОКМАК»[3]