На тринадцати ветрах. Книги 1-4

— Она умеет почти столько же, сколько умел твой отец, Гийом, разве что ее никогда не просили ампутировать ногу или сделать трепанацию черепа… А почему ты так и не вышла замуж? Ведь я знаю, тебе делали предложения!

— Может, кто-нибудь и позарился бы на мои несколько экю! Достаточно взглянуть в зеркало, чтобы увидеть, что я дурна… нет, не спорь! Мне это известно, и, если хочешь, скажу откровенно: теперь я даже довольна — по крайней мере, живу спокойно.

Немного помолчали, затем Матильда, поколебавшись, затронула, наконец, мучившую ее тему:

— Нам надо все же поговорить о Симоне. Отказавшись впустить нас в наш дом, она кричала, что я причинила немало зла и что она не желает нас видеть…

— Она так сказала?

— Да, и я до сих пор пытаюсь понять, в чем моя вина.

— Ни в чем, можешь спать спокойно… а не следует ли нам отправить мальчика в кровать?

— Нет, — сказал Гийом. — Я не хочу спать, а если вы уложите меня, то я все равно буду подслушивать под дверью.

Вызывающий тон Гийома позабавил мадемуазель Леусуа.

— Ну что ж, по крайней мере, ты откровенен. Тогда оставайся! Ты не услышишь ничего, что заставило бы краснеть твою мать.

Затем она вновь повернулась к молодой женщине:

— Ты помнишь тот день, когда тело маленькой Луизы Симон было обнаружено недалеко от ворот дамбы в зарослях тамарина в Волчьей Заводи?

Лицо Матильды смертельно побледнело. Разве могла она забыть тот весенний вечер, когда руки Альбена в последний раз обнимали ее?

Любовь их с самого начала наталкивалась на серьезные препятствия. Матильда о них все знала, потому что ее друг был от природы человеком слишком открытым, чтобы от нее таиться. Он знал, как нелегко ему будет добиться от своего отца разрешения жениться на дочери солевара, поскольку тот вынашивал более радужные планы.

Никола Периго не принадлежал ни к аристократии, ни к судейскому званию: он был всего лишь управляющим графа де Нервиля, замок которого возвышался на Морсалинских высотах, но обитатели поместья (с тех пор прошло больше ста лет) воздали должное верной службе этого семейства, уступив ему дом и немного земли из собственных владений. К тому же, поскольку мать Альбена вскормила грудью юного виконта Рауля, существовали и новые узы, объединявшие Никола с родом Нервиль (и он ими весьма гордился). Вот почему он надеялся укрепить свое положение, женив Альбена на единственной дочери Мишеля Лезажа, бальи из Морсалина, с которым был в дружбе.

Если бы молодой человек не влюбился в Матильду, он бы не отверг этот план, ведь та, что ему предназначалась, обладала особым девичьим нежным очарованием. Но с тех пор, как в канун Вознесения на процессию в церкви Кетеу собрались жители окрестных сел, он ни о ком не мог думать, кроме Матильды Амель, о ее голубых глазах и о прекрасном свете, которым они озарились при его приближении. Они полюбили друг друга с первого взгляда и даже не пытались помешать своему чувству, так как счастье, которое они ощутили в один и тот же миг, казалось естественным, уготованным и навеки начертанным рукою Бога. Но это не означало, что их семьи воспримут случившееся таким же образом, и поэтому, сердцем чувствуя, что, объявив во всеуслышание о своей любви, они вызовут громы и молнии, молодые люди с обоюдного согласия решили молчать. Однако они слишком любили друг друга, чтобы лишать себя встреч, и виделись украдкой, на закате дня, всегда в разных местах, чтобы не привлекать внимания.

Свидание было коротким: лишь несколько минут побыть вместе, прижавшись друг к другу, произнести нежные слова, попытаться заглянуть в будущее, которое при каждая встрече все более от них ускользало… Им требовалось немало благоразумия, чтобы не дать воли своим объятиям. Альбен обожал Матильду и ни за что на свете не хотел, чтобы на нее обрушился гнев отца, который мог быть страшен.

Однако бесконечно оставаться в таком положении было невозможно. Дважды юноша предлагая бежать, уехать вместе, куда они еще и сами не знали, и, скорее всего, так бы им и пришлось поступить, если бы семья Амель не получила письмо от Гийома Тремэна.

В тот вечер Матильда первая явилась на свидание, назначенное в том месте, где им больше всего нравилось встречаться: в укутанной кустарником бухточке у входа на длинную дамбу, соединявшую Сен-Васт с фортом Ла-Уг. На узкой полоске берега, исчезавшей во время прилива, влюбленным казалось, что они одни на белом свете, укрыты ветвями, а море — их единственный свидетель.

Девушка пробиралась через спасительные заросли, как вдруг услышала стон, или вернее хрип, от которого она застыла на месте, и у нее перехватило дыхание. Она подумала, что Альбен в опасности, и раздвинула густые ветви. От картины, представшей ее глазам в синем сумеречном свете, у нее чуть было не вырвался крик мужчина, склонившись над лежащей у его ног женщиной, душил ее.