На верёвочке

Хулио (держась рукой за шею, садится): – Что обязательно, Доменико, меня надо душить? Или правды не любишь? Ты боишься правды. О-хо-хо!

Доменико: – Что ты знаешь о правде, если воспитывали тебя подлые и лживые люди? Тебя, мелкий карьерист и блюдолиз, надо было бы уничтожить ещё в чреве матери. Но я надеюсь, что, выслушав меня, ты многое поймёшь. Я научу жить тебя по истинным библейским канонам, по совести и чести, а не так, как живут многие продажные служащие церквей. Они в Бога не верят. Если бы веровали, то не жировали бы за счёт приходов.

Хулио: – Ты, Доменико, готов растерзать даже служителей Бога.

Доменико: – Эти господа к Богу не имеют никакого отношения. У них свой бизнес. И больше ничего! Я уважаю только тех, кто помогает страждущим и не раскатывает по дорогам нашей столицы белокаменной Тосквы в новых «Роллс-ройсах».

Раздаётся стук в дверь и с большим подносом, на котором две чашки кофе, кусковой сахар, конфеты, две фарфоровые чашки и наполненный горячим живительным напитком кофейник, в кабинет входит Розалина. Она ставит на журнальный столик поднос, снимает с них чашки и всё остальное.

Розалина (с улыбкой): – Господа, если что-нибудь ещё понадобиться, я в соседней комнате.

Доменико: – Благодарю, Розалина. Через минут десять-пятнадцать ты нам будешь нужна и пресс-атташе Гортензия тоже. А сейчас мне пока с Хулио надо решить кое-какие текущие вопросы.

Розалина (слегка кланяясь, берёт в руки поднос): – Хорошо, господин дель Моранго. Гортензия у себя в кабинете. Она просматривает ваше предстоящее телевизионное обращение к народу (останавливается, проникновенно). Чем я тебя обидела, мой несравненный Гонисио, мой президент? Почему ты стал со мной сух и официален? Даже ни разу не приласкал.

Доменико: – Скоро я объясню тебе, Розалина, что происходит. На всё имеются свои причины.

Розалина: – Ты разлюбил меня, Гонисио?

Хулио: – Он никогда не любил тебя, Гортензия, потому что…

Доменико: – Заткнись, мерзавец! А ты, Розалина, успокойся! Совсем скоро мы выясним отношения, и ты будешь всем довольна.

Розалина (опустив голову вниз): – Я хотела бы в это верить и надеяться на самое лучшее, мой повелитель и господин.

Розалина уходит. Хулио с большим удивлением смотрит на Доменико.

Хулио: – Вот теперь выкручивайся, как хочешь, самозванец. Ты не учёл, что Розалина очень любит настоящего Гонисио, и он её – тоже. У них дело шло к свадьбе. Об этом знала вся республика, и люди радовались за них. Ты очень внешне похож на её возлюбленного, ты долго к этому готовился…Теперь труп президента дель Моранго гниёт в какой-нибудь придорожной канаве. А жаль! Он был неплохим человеком, мягким.

Доменико: – Очень мягким! Замечательным человеком! Восемьдесят процентов населения превратил в рабов, поставил народ на колени, многим не дал дожить до старости. Впрочем, о чём это я? Сколько он сгубил молодых парней в глупых локальных и внутренних войнах… просто так. Кому-то на этом очень хотелось заработать большие американские доллары. Сволочь! Но согласен, он заслуживает снисхождения. Хотя бы потому, что дал мне возможность встать за штурвал большого корабля под названием «Гадалания».

Хулио: – Смотри, Доменико, не разбей свой широкий лоб о рифы! Ты делаешь глупости! Будь, что будет, но я скажу. Ты борзеешь, Доменико, с каждым днём. Какая наглость! Ты решил выступить с обращением к народу, Доменико? Но что ты ему можешь сказать? Что ты можешь ему пообещать, самозванец?

Доменико: – Всё, что я пообещаю, я дам своему народу… в отличие от вас, проходимцев, засевших не только здесь, в президентском дворце, но и в шикарных особняках Гадалании и за её пределами. У вас, миллиардеров и миллионеров, нет родины, у вас есть только любовь к наживе и власти.

Хулио (на какое-то мгновение задумывается, наливает кофе сначала своему собеседнику, а потом – и себе, делает глоток): – Что же в этом плохого? Кому дано, тот делает деньги. Но сейчас я думаю совсем о другом. Честно говоря, я никак не пойму, как тебе, Доменико, удалось провернуть эту афёру?