На весах греха. Часть 2

Обедали в ресторане неподалеку, за обедом выпили. Елица рассказала об экзамене, о преподавателе: ему тридцать пять лет, он наконец-то получил долгожданную прописку в столице — привилегия, ценимая даже в средние века, педант, любитель нежного пола, ценз — образованный недогматик. Встретил ее любезно, сказал, что рад ее видеть, беседа протекла весьма дружески, и она даже сказала ему, что инквизиция — не только плод крайнего догматизма, борьбы интересов и страстей, но и продукт тайного атеизма политизованной католической верхушки, среди которой было немало хороших астрономов и химиков. Для них наука была своего рода хобби, поводом для рецензий и источником садистских удовольствий. «А он что?» — спросил довольный Нягол. Глаза у него загорелись, насчет тайного атеизма он был не вполне уверен, но насчет садизма — на все сто. Мужчина, заключила Елица, закидывает удочки и строит далеко идущие планы.

Нягол сообщил об ужине с немцем и предложил Елице сопровождать его, но она отказалась. В литературе я слаба, призналась она, а как представлю себе мамины ужимки и папин лоск, то начисто отпадает всякое желание. Предпочитаю сидеть дома Она сказала это так естественно, что Нягол подумал: это существо, никак, и в самом деле считает мансарду своим домом?

Вечером изысканно одетые братья повели Хеннеса в ресторан. Немец рассыпался в любезностях, особенно по адресу Нягола. Он свободно говорил по-русски, разумеется, с характерным придыханием и временами прорывающимся восторженным лаем в конце некоторых слов: «Я счастлив быть в компании знаменитого писателя, я надеюсь, господин Теодор не обидится?» Теодор не обижался: он тоже был почти счастлив, потому что присутствие брата означало его реабилитацию. Нягол открытым теплым взглядом смотрел на синеокого, лучившегося счастьем гостя. «Господин Хеннес, слава любит государственных деятелей, полководцев и артистов. Писателей же читают или не читают».

Заказали национальные блюда, хорошее вино. Догадавшись о национальности гостя, официант спросил Нягола, не поставить ли на стол флажки, на что тот ответил, что можно, но только если они размером не меньше чем метр на метр. Официант удалился с видом обиженного херувима.

Что мне делать с этим Хеннесом, думал Нягол, обмениваясь с ним ничего не значащими фразами, вызвать его на серьезный разговор или не стоит? Посмотрим по обстановке, вдруг он окажется нетипичный.

Хеннес в самом деле был нетипичен. Оказалось, что он хорошо знает кое-каких писателей, их книги, позиции в литературных дискуссиях, их настроения, удачи, слабые стороны. Читал он и романы Нягола, был хорошо о них осведомлен и даже поинтересовался непростыми подробностями, связанными с его героями. Нягол отвечал откровенно и тем самым как будто расположил к себе дармштадского доктора.

— Господин Няголов, — несколько торжественно начал Хеннес, — вы знаете Болгарию как свои пять пальцев, жили в Австрии, о чем я узнал от уважаемого господина Теодора, ездили по свету. Каково ваше обобщенное мнение о времени, в котором мы живем?

А почему бы тебе, стервец, не высказать сначала своего мнения, разозлился Нягол, но ответил дружелюбно:

— В свое время я не был силен в геометрии, но скажу: по моему скромному разумению, мир распят по двум осям координат: вертикальная — социальные столкновения, а горизонтальная — технический прогресс и потребление.

— Блестящее сравнение, — блеснул в улыбке золотыми коронками Хеннес. — Полагаю, что социальные конфликты не случайно расположены по вертикали, не правда ли?

— А вы располагаете их по горизонтали?

— Определенно да, господин Няголов, вы угадали.

— Тогда я вас слушаю.

— По-моему, все совершенно очевидно: колоссальные превращения энергии, начавшиеся в конце прошлого века, автоматически оттеснили социальные проблемы на второй план. К вашей чести, — Хеннес поочередно кивнул братьям, — это предвидел не кто иной, как Маркс. Вы согласны?

Теодор чутко, как суслик у норки, слушал.

— Не вполне, господин Хеннес. Превращения энергии действительно колоссальны, но вы посмотрите, что произошло именно после изобретения паровой машины и открытия электричества! Франко-прусская война, затем первая мировая, фашизм и вторая мировая война, и самое важное — Октябрьская революция, цепь новых революций и гражданских войн. Ни для кого не тайна, что мы не застрахованы от третьей, ядерной и лазерной мировой войны. Как видите, превращения энергии не спасают от социальных столкновений, более того, они даже технически вооружают их.

— Вы пессимист, господин Няголов! — воскликнул Хеннес.

— Пожалуй, вы еще больший пессимист, господин Хеннес, потому что надеетесь на чистую энергию и ее метаморфозы…

Хеннес усмехнулся.