На войне как на войне. «Я помню»

– Конечно, было. Мало того, где-то за две недели до ее начала очень известный московский журналист-международник читал лекцию в зеленом театре, и люди, которые там были, сказали, что он прямо заявил, будто мы находимся накануне войны. Я помню, как прямо перед войной в Молдавию через Одессу шли войска, на высоких зданиях были установлены счетверенные зенитные пулеметы, а на Соборной площади стояли зенитные орудия. Как говорится, «в воздухе пахло войной».

– Как вы узнали, что началась война?

– В последнюю мирную ночь я был в районе Малого Фонтана на рыбалке, ловил бычков. И когда вернулся, то на Греческой площади увидел людей, которые слушали по радио выступление Молотова. Мы, конечно, вначале думали, что война будет быстрая, постреляют-постреляют и разобьют немцев, но когда увидели первые разрушения и первых убитых, то поняли, что это не шутки, а мясорубка… Первое время мы, мальчишки, забирались на крышу дома, чтобы посмотреть, как зенитки стреляют по самолетам, но так ни разу и не увидели, чтобы кого-то сбили… Но потом, спасаясь от налетов, стали прятаться в погребе. До сих пор очень ярко помню, как горели в небе осветительные бомбы и как давил на нервы звук, когда немцы сбрасывали пустые бочки…

Как только началась осада города, пошла массовая эвакуация населения. Помню километровые очереди желающих уехать на Военном спуске. У нас во дворе сразу уехали все «богачи», я помню, как они зашивали ковры, ведь вначале еще можно было брать с собой вещи. Эвакуироваться смогли и успели только люди обеспеченные и у которых было где остановиться хотя бы на первое время. А нашей малообеспеченной, бедной семье ехать было просто некуда… Уже тогда просачивались слухи о зверствах по отношению к евреям, и поэтому все богатые еврейские семьи постарались вовремя уехать. Каждую ночь отходили переполненные теплоходы, но очень многие, конечно, остались, так как всех эвакуировать не могли, тем более что уже с начала июля город оказался в осаде. Ежедневно происходили налеты, причем иногда сбрасывались такие большие бомбы, что разрушались целые кварталы. Потом добавились еще и артобстрелы, так как румыны близко подошли к городу и начали его обстреливать из орудий большого калибра. Все это, конечно, было малоприятно. Запомнился еще эпизод, когда по городу провезли захваченную во время «вылазки» дальнобойную пушку, на которой было написано «это орудие стреляло по Одессе». В школе занятия не проводились, и мы с друзьями ходили по городу и много чего видели. Помню, какое воодушевление мы испытывали, когда видели моряков, которых отправляли на фронт. В черных бушлатах, брюки клеш, молодые, здоровые, веселые, красивые, многие были с гитарами. Мы просто любовались ими.

16 октября в городе появились румынские войска. Накануне их прихода люди бросились по бесхозным магазинам и складам. Мой отец принес два мешка сухарей, я один мешок, которые очень помогли нашей семье пережить тяжелейшую зиму 1941/42 гг. Не считаю это грабежом, просто нам было нужно думать, как выжить, ведь ничего нельзя было купить.

На следующий день появились листовки с предупреждением, что в случае убийства румынского солдата будет казнено 100 заложников, а за убийство немецкого солдата будет казнено 200 заложников, даже у самих оккупантов была такая градация… Убийство офицеров каралось еще строже. В первые дни оккупации куда-то забирали всех мужчин, которые им попадались на улице. Начались показательные казни, прямо на улицах людей вешали, расстреливали. Евреям предписывалось выходить на улицу только со специальными знаками, они обязаны были сдать все имеющиеся у них ценности. За неисполнение расстрел… За укрывательство евреев – расстрел… Я лично видел, как в ноябре через Пересыпь в сторону Николаева вели скорбные колонны евреев… Говорили, что на окраине, в Слободке, их собрали около 50 тысяч, причем это была сплошь беднота, у которой не было возможности уехать… Все они, конечно, знали о поголовном уничтожении евреев, цыган, душевнобольных, но все-таки надеялись, что их минует эта участь… Только потом мы узнали, что всех их уничтожили где-то за городом… Причем совершили это не немцы, а румыны…

– Чем занималась ваша семья во время оккупации, как выживали?

– Моему отцу тогда уже было под шестьдесят, его, конечно, не призвали, и он во время оккупации работал в коммунальном хозяйстве. Мама была вынуждена торговать на рынке, продавала какое-то барахло. Я поступил в ремесленную школу, и последний год работал автослесарем на заводе по ремонту автомобилей. Люди, чтобы как-то выжить, начали «крутиться»: открывались всякие мелкие мастерские, что-то продавали, отдаленно это время мне напомнил период «дикого рынка» сразу после развала СССР.