Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

Так вот, после формировки уже началось наше наступление. Первый бой для меня произошел очень просто: выехали на огневую позицию, было приказано подготовиться к залпу, дали его и уехали за километра четыре от этого места. А вот что там делается, видят те, кто отдал команду бить туда. Я знаю одно, мне после рассказывали находившиеся на НП, что удары, которые я совершал, нанесли определенный ущерб немцам. Потом нас направили в Донбасс, мы прошли гг. Краматорск, Димитров, Вел. Новоселку, дальше рванули к г. Запорожье, взяли его. И здесь мне пришлось поучаствовать в необычной ракетной атаке прямой наводкой. Небольшое отступление: как всякая артиллерийская система, «катюша» имела прицельное устройство и была способна направить ракеты в цель. Разумеется, залп на дальнее расстояние требовал поднять угол вылета под 45–65 градусов. При залпе на близкое расстояние угол вылета ракет был незначительным, однако овал разлета ракет возрастал, то есть площадь поражения возрастала, но точность уменьшалась. Это я рассказываю потому, что дуэль «катюши» требовала огня ракетами прямой наводкой вместо традиционного удара по площади. А произошло следующее: на подступах к Запорожью сложилась ситуация, когда пехота осталась без всякой огневой поддержки и вынуждена была залечь под ударами из двух огневых точек, из которых огненные, свинцовые пулеметные очереди наносили ощутимый урон наступающим. Позже мы узнали, что там были прикованы к пулеметам (чтобы не убежали) отнюдь не немцы. Командир пехотного полка обратился с просьбой оказать помощь к командиру полка гвардейских минометов, «катюш». Полковник Кислицкий прибыл в расположение моей батареи на маленьком джипе. Я доложил, что батарея ожидает приказа для движения вперед и замаскировалась в лесной полосе. Полковник пытливо смотрел мне в глаза, как будто что-то оценивая, и вдруг тихо сказал: «Приказываю лично вам сесть в одну из «катюш», выехать на передовую и уничтожить прямой наводкой огневые точки противника и обеспечить прорыв наступающим. Приказ понятен?» Я ответил: «Так точно, товарищ полковник». 3атем, обращаясь к заместителю, я сказал: «Вы остаетесь за меня». После чего приказал: «Старшина Прасолов, сесть за руль первой машины», – и пошел за ним к первой установке. Далее приказал расчёту: «Расчехлить установку, всем остаться в походной колонне. Я еду один со старшиной». Каждая «катюша» была закрыта большим брезентовым чехлом, и его надо было быстро снять. Солдаты сняли чехол, и мы выехали к передовой позиции пехоты, которая была в четырех километрах на окраине деревни. Деревня закрыла своими домиками наш приезд, и мы, оставив машину под их прикрытием, поползли к передовой, находящейся метров через триста на другой окраине. Встретили сержантов из пехоты, которые обрисовали положение дел и показали на черные точки убитых на поле. Увидели огневые точки примерно в 200 метрах от конца окраины. Нам стало ясно, что если мы сможем выехать и приблизится на выбранную нами позицию, то нас просто расстреляют. И вместе со старшиной приняли решение пожертвовать собой, но приказ выполнить. Вернувшись к машине, подготовили орудие к бою, несколько увеличив угол подъема. Опустили бронированный щиток на стекло машины и медленно, прячась за домами, подъехали к последнему дому и внезапно выехали на открытое место, которое заранее приметили. Нам повезло – очевидно, находящиеся в огневом доте немецкие наемники стали разглядывать какие-то странные рельсы, выглянувшие из-за дома. Этого нам было достаточно, а засевшим в дотах стоило жизни. Я сам себе сказал: «Огонь». И через три-четыре секунды огненные стрелы 16 ракет ринулись в сторону огневых точек. Ракеты летели, выли, стонали и взрывались с чудовищным грохотом. Тут был очень большой риск, потому что я не мог обеспечить прямого попадания ракеты, они же вылетают без контроля с моей стороны. Но, по всей видимости, где-то недалеко ударилось, они, сидевшие внутри, были оглушены. Мы развернулись, не оборачиваясь назад, под рев наших солдат, которые кричали: «Катюша играет!», «Ура!». В итоге огневые точки были взяты. Так «катюша» выиграла смертельную дуэль. После захвата дотов мне самому было интересно, кто же находился внутри, и командир пехотного батальона мне рассказал, что это были прикованные бандеровцы, они решили не сдаваться в плен и биться до последнего, и действительно они были оглушенные после залпа.

Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное