На войне как на войне. «Я помню»

В Белоруссии мы сразу пошли в прорыв, и когда пересекли Пинские болота на «катюшах» и танках, вдруг оказались в глубоком немецком тылу. Мы перепутывались с немецкими частями, в целом для Белоруссии было характерно следующее: слишком стремительный наш марш-бросок вперед, группа танков, восемь машин, и моих восемь «катюш» с машинами поддержки не заметили, как рванулись вперед и на 60 км ушли туда, к Барановичам. Во время движения нужно было в одно местечко сходить, а солдаты соскакивали, в лесах видели немцев, а мы двигались дальше. Только глубоко в тылу мы пришли в себя и поняли, что находимся в тылу у немцев. И танкисты, и мои солдаты, как только мы разобрались в ситуации, что фактически сами попали в окружение, сразу врылись в землю. Впереди от нашей позиции была небольшая речушка и взорванный мост, движения дальше уже не могло быть, деревенька называлась Верьсмак. Я курил тогда, и вот, когда мы врылись в землю, капитан танкового батальона и я обходили спящих, вдруг заметили, что листва осеребрилась, красиво-красиво, как перед смертью бывает. Мы знали, что вряд ли выживем – завтра, и тогда я и капитан дали клятву: выживем, бросим курить. Утром нас атаковали немецкие танки, начали бомбить, но самое смешное оказалось в том, что немцы не знали: «катюши» находятся в тылу, они видели только, что танки прорвались. И когда я сделал два залпа и немцы поняли, что здесь находится такое грозное оружие. Хотя потом оказалось, что немцы не могли разобраться, откуда бьют «катюши», ведь залпы прошли в 60 км от линии фронта, это сыграло решающую роль в их паническом состоянии. Три дня мы оборонялись, а на третий день подошли наши, им понадобилось три дня на эти 60 км. Наши подошли ночью, мы подумали сперва, что это немцы крадутся, но, к счастью, обошлось без проблем, узнали друг друга. За эту операцию, за то, что мы способствовали психологическому поражению фашистов, они не ожидали, что наши танки и «катюши» могут оказаться в глубоком тылу, я получил полководческий орден Александра Невского, мне тогда был 21 год. Что такое окружение? Это фактически не было окружением, мы же вырвались вперед, а наши отступали. Это была одна из тех необходимых, в данном случае тактических, операций, которые привели к быстрейшему разгрому врага. Понимаете, какая психологическая обстановка создается, когда «катюши» играют в тылу врага. И я бросил курить, как и обещал. Больше не курю.

При пересечении границы с Польшей мы увидели старые пограничные столбы Советского Союза. Они были, конечно, смяты и сброшены, немцы установили свои. Когда мы освободили Люблин, он превратился во временную столицу, и вот там как раз формировалась Польская армия, с помощью Гвардии Людовой. Сейчас историческая память поляков говорит, что они создали свою армию, но это не совсем так: эту армию мы создавали, так как нужен был противовес Армии Крайовой, которая существовала под эгидой лондонского правительства. Мировые геополитические игры. Помню, когда мы освободили предместье Варшавы Прагу, на той стороне была Варшава, а мы на это стороне взяли Прагу, с тяжелыми боями. В это время возникло восстание поляков против немцев. Что удивительно, нам был дан приказ не помогать, выходит, в данном случае мы являлись союзниками немцев, потому что это было польское восстание под руководством польского лондонского правительства. Оно было подавлено в крови. Могут ли поляки потом простить нам это? Нет, точно так же, как не могут простить расстрел лучшей части своего польского офицерского корпуса, который был без суда и следствия расстрелян и похоронен в Катыни. Своеобразные сложились отношения, сразу чувствовалось, что Советский Союз несет с собой определенную, совершенно четко продуманную линию. Так как поляки, восставшие против немцев, не несли нашу идеологию, поэтому мы им не помогали. Сегодня Международный суд признал, что коммунистическая и фашистская идеология однотипны, это страшное признание, потому что мы боролись за свободу народов, а вместе с тем это признание накладывает свой отпечаток, ведь я тоже вступил в партию и как солдат честно выполнял свой долг. А вот такая идеологическая подоплека оказалась. Мы видели восстание, даже просили, давайте мы залп дадим, поможем, но нам отвечали одно: «Приказа нет». Тогда мы не понимали, почему не помогали, видеть, как сражаются люди, немцев видеть, которых мы можем уничтожить, а приказа нет. Поэтому, конечно, польская гордость всегда помнила, что мы вели себя непристойно в годы войны, когда не помогли восставшим. Для того чтобы как-то подкупить сердца поляков, мы тогда построили в сердце Польши дворец, но разве это здание может компенсировать те потери, которые понесли поляки в борьбе с немцами, без нашей помощи.