Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

– Необязательно – чепуха это. Вот когда были в 10-й армии, так командующий сказал: «Стрельнете и езжайте на другой фланг». А это 80 км! В 1942 г. стали применяться кочующие установки. Обычно огневые позиции оттянуты в тыл километра на 4. А тут выбирали какую-нибудь цель, подъезжали ночью вплоть до нейтральной полосы, шарахнули и – ходу! За «кочевку» давали дополнительно 150 граммов спирта. Этим пользовались начпроды. Напишут в ведомости: «На кочевку выезжало 40 человек», а я с собой всего человек 12 брал, ну и прикрытие пехотное, конечно, было. Половину маржи получали мы, командиры. Так что у нашего старшины (хороший мужик, из Нижнего. Мы его звали «Тыща», потому что он произносил не «тысяча», а «тыща») всегда было две фляжки на всякий случай. Вот один раз мы этим кочующим орудием здорово стрельнули. Потом уже нам донесли, что мы у немцев публичный дом в лесу разнесли. Так рады были! Всем солдатам медали дали. (Байка, про «катюши», накрывшие публичный дом, видимо, была довольно распространенной на фронте. Она встречается и в воспоминаниях других ветеранов, воевавших на разных фронтах. – А.Д.)

Я командовал второй батареей, а первой – Саша Воронин, хороший парень, высокий, интеллигентный. Он перед тем как с кочующим орудием выехать, зашел ко мне, а я отдыхал. У меня был спирт. «Сашка, выпьешь на дорожку?» – «Давай». Зима была. Летом водку не давали. Только с 1 сентября или октября. После этого он выпил кружку воды, и его развезло. А он же стрелять едет! Я сел за него и его с собой взял. Приехали, отстрелялись. По нам стреляли. Получили несколько пробоин. Он даже не очнулся. Утром приходит «кум»: «Ростислав, говорят, Сашка вчера чего-то там…» – «Чего? Не знаю…». Все обошлось.


– На каких шасси стояли установки?

– Сначала были ЗиСы. В конце 42-го, когда они поломались, нам дали «шевроле». Это было несчастье. У них рамы ломались от перегрузки. «Студебекеры» у нас появились, когда нас ввели в состав 1-го ТК. Вот это машина! От танков не отставали и для расчета просторно. Нас еще тогда и одели с иголочки. Дивизион стал смешанный: одна батарея М-8 с 48 направляющими, другая М-13. В батарее было четыре боевых машины, восемь машин с боеприпасами и машина управления «Виллис». Ну, а теперь представь, что четыре орудия за несколько секунд выпускают 192 снаряда! В Жиздринской операции мы хорошо видели, каково это. Со мной был радист, два разведчика, ну человек пять-шесть. Мы зашли в тыл немцам и навели наших. Дивизион из старых, по 36 направляющих, установок влепил по пехоте, которая только в рощу вошла. В общем, там тихо стало… Бывало, что и танки подбивали! На моей было правило – подбили танк – рисовали ромбики. За каждый подбитый танк расчетам давали по 2000 рублей. 500 – командиру, 500 – наводчику. Остальные – в расчет. Рассчитывались всегда. Мы за войну восемь танков подбили.


– По своим попадали?

– Были случаи. У нас соседний дивизион стрельнул и частично попал по своим. Набили порядочно. Фронт был стабильный. Начальства понаехало! Генерал Нейловский приехал (он Героя получил еще в финскую, командуя 203-мм орудиями особой мощности), промерили все разрывы. Он посчитал и доказал, что точка, которую дал командиру дивизиона командующий артиллерии, была неправильная и не учитывала рассеивания снарядов. Вообще, при расчете, обычно к точке, которую тебе дают, метров 200–300 прибавишь на всякий случай.


– Как вы отбирали водителей?

– Водителей нам на отбор прислали. Ведь от них жизнь зависит. Надо, например, с огневой быстро уйти, а если он забуксовал – все! Будь здоров! Сначала все норовили с Москвы первого класса водителей дать. Но мы уже умные были – на хрен нам первый класс. С МТС? С деревни? Давай к нам! Они же привыкли пробираться по грязи, по снегу и ремонтировать технику в полевых условиях, а городские что – они привыкли к дорогам да мастерским. Шофера молодцы были!


– Случались ли взрывы ракет на направляющих?

– Один раз на М-8, когда заряжали, не обесточили линию. Снаряд надвинули на контакт, и струей газов одного убило. Были и взрывы. К Курской битве нам прислали тяжелые снаряды к установке М-13 с индексом ТС-14 или ТС-15, не помню. Нам запретили стрелять из кабин и при температуре выше 24 градусов. Заряжали их только 8 штук. Вот они, бывало, взрывались на пакетах. В соседней батарее разнесло направляющие. Мы уж и сверху брезентом накрывали, и водой поливали. Под Курском-то беспрерывно стреляли.


Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное