На задворках "России"

Он повторял это, когда "Путешествие..." Кураева уже было напечатано и я предло­жил включить его в список претендентов на журнальные премии.

— У Миши Кураева блестящая, но совершенно ретроградная статья, противопо­ложная направлению "Нового мира". Что будет значить премия: что мы разделяем его позицию? Или награждаем как человека, у которого голова повернута на 180 граду­сов?

И еще раз на редколлегии, когда обсуждался вышедший номер:

— Он идет с повернутой на 180 градусов головой! В подходе к нашей истории ис­тинному консерватору пора обрести скорбный, но уверенный и достойный тон рим­лян или англичан. Я с Мишей честно об этом поговорю при встрече.

Поговорил ли — не знаю. А тогда заодно с ним, и куда более злобно, набрасывался на кураевскую вещь Костырко: "интеллигентское нытье", "обиженный", "потерявший свое положение барин". Были даже слова насчет чьей-то "мельницы", на которую Кураев "льет воду"...

Но это уже по выходе журнала. При подготовке же публикации открещивались, шептались по углам, а дать открытый бой — не решились. Конечно, действовало имя, когда-то (и десяти лет не прошло!) "Новым миром" же сделанное.

По сути, Кураев со своим объемным и ярким историософским видением явился тем самым давно жданным "автором на ситуацию демократической трагедии". Но человека, который такого автора призывал, который лучше меня мог бы его защи­тить, в эти дни в редакции, на беду, не было.

"ИЗБЫТОК ДОСТОВЕРНОСТИ"

Эти слова на одной из редколлегий Залыгин произнес, насколько я помню, по по­воду семейной хроники Улицкой "Медея и ее дети". Очень много действующих лиц.

Все мельтешат, говорят о мелочах и делают что-то пустяковое и не всегда приличное. "И она сама (Улицкая) под конец запуталась, не знала, как кончить, когда их много. Очередь устанавливать? Затруднительно".

Зачем, спрашивается (это уже я от себя), подробно описывать сослуживцев, у кого какой нос да голос, да кто кому что сказал и над кем посмеялся, или показывать, к примеру, как человек за обедом подавился и откашливается, как ковыряет в зубах? Как врет, притворяется, трусит? Что это добавляет к характеру? Нужно ли для разви­тия сюжета?. .

"Избыток достоверности".

К сожалению, он случается не только в романах, но и в жизни. Внезапно обруши­вается, как стихия, накрывает мутной волной. И мое повествование подходит к той точке, когда избыток достоверности оказывается неизбежным.

Не буду и пытаться устанавливать очередь. Боюсь, тут главного от второстепенно­го не отличить, а если начнешь выстраивать последовательность, то как раз и запута­ешься. Слишком уж темная история. Набросаю без особого порядка все, что помнится.

Нельзя сказать, что несчастье свалилось как снег на голову. Чего-то похожего ждали в редакции давно — кто с тайными надеждами, кто со страхом. Раньше или позже это должно было случиться, таков был естественный ход жизни, противиться которому не в силах человек, и многое уже свидетельствовало, что развязка близка.

Залыгин был стар, по нынешним нашим срокам — даже очень. Для своего возрас­та он обладал необыкновенной работоспособностью и ясностью ума, но даже у креп­ких натур запас природных сил небезграничен. Тряслись руки. Подводила память. Иногда, особенно к концу рабочего дня, он становился раздражителен и неуступчив, как ребенок, его уже трудно было убедить в самых простых, казалось бы, вещах. К нему и относились порой как к малому ребенку — не противоречили, потакали кап­ризам, развлекали, справлялись о здоровье да охали — прежде всего, конечно, Роза Всеволодовна, ближайший друг и помощник.

Выходя вместе с ней к обеду в буфет, слушая за столиком ее легкую болтовню или сам рассказывая какую-нибудь байку из своей богатой жизни, Залыгин позволял себе расслабиться, на глазах у доброй половины редакции поглаживал себя по животу и говорил что-то вроде:

— Теперь бы соснуть, хе-хе. ..

Так шутил. Роза Всеволодовна деликатно его одергивала, взбадривала ироничным укором, заставляла собраться. Но если рядом оказывались кто-то из любимых ста­рых авторов, или Роднянская, или, не дай Бог, балагур Костырко — тотчас начина­лись разговоры про погоду, неблагоприятные дни, лекарства, целителей, предлага­лись рецепты и номера телефонов...

Об инфаркте я узнал утром 28 мая, придя на работу. Роза Всеволодовна в прием­ной с размаху швыряла об стол папки и с отчаянием повторяла:

— Да что же это?.. Да что же теперь будет?..

Все утро она пыталась связаться с реанимационным отделением Кунцевской боль­ницы, куда ночью отвезли Залыгина. И через какое-то время в приемной раздался ее нервный хохот: из больницы передали, что Залыгин жив, находится в сознании и просит... задержать его статью в газете "Известия". Ему нужно внести туда кое-какие поправки.