Смех смехом, а ощущение катастрофы не проходило. В те дни мне на ум впервые пришло сравнение Залыгина с моим отцом, примерно его ровесником, тогда еще живым. На многое в жизни они реагировали одинаково. И, помимо беспокойства за судьбу журнала, терзала жалость к старику, ставшему за годы совместной работы близким и понятным, почти родным.
Завхоз Коробейников Павел Алексеевич, которого в свое время взял себе в помощники заместитель Залыгина по хозяйственной части Спасский, однажды заявил мне:
— Надо думать о смене руководства: Залыгин не жилец.
— Почему? — искренне удивился я. К тому времени Залыгин хотя и находился еще в больнице (его перевели в "Кремлевку", Центральную клиническую), но живо интересовался делами в журнале, со многими говорил по телефону, кажется, писал, как обычно, какую-то очередную вещь для "Нового мира" и даже собирался голосовать на президентских выборах (ох уж эти выборы!).
— Моя жена работает по медицинской части. Говорит, неделя-другая — и кранты.
Это сообщалось без печали, радости или, там, злорадства, вообще без эмоций. Тихим доверительным голосом. Жена Коробейникова, кажется, работала где-то то ли медсестрой, то ли в регистратуре.
Сам он считался спецом по "юридической части" и до "Нового мира" успел поработать в милиции.
— Я знаю, почему Пашу оттуда попросили, — говорил иногда загадочно его начальник, милейший Василий Васильевич. — Я все про него знаю...
Между начальником и подчиненным шло острое соперничество. Коробейников откровенно метил на место пожилого Спасского и на этой почве сдружился с бухгалтером Хреновой и особенно с кассиром Зюзиной, также не терпевшими последнего.
Роза Всеволодовна многим описывала виденную ею однажды сценку: седой солидный Василий Васильевич (всегда в строгом черном костюме и при галстуке) забирается по шаткой стремянке к потолку, чтобы сменить перегоревшую лампочку, а Коробейников вроде бы ему помогает, эту стремянку как бы придерживает...
— Василий Васильевич, ну что ж вы сами-то везде, у вас же помощник есть! — так со смехом завершала Роза Всеволодовна свой рассказ.
Я живо представлял себе эту сценку. Паша Коробейников не то держит стремянку, не то, отвернувшись будто в рассеянности, бочком подталкивает, раскачивает нарочно, вот-вот уронит... Без него Василию Васильевичу работалось бы куда спокойнее.
Прежде Спасский служил у Залыгина под началом в некоем экологическом учреждении. В "Новом мире" старался за всем уследить, во всем хозяйстве держать строгий порядок, что крайне раздражало бухгалтерию.
— Не знаю, что с ними делать, никак не могут работать вместе, — жаловался мне Залыгин как раз накануне своей болезни. — Или Спасского увольнять, или Хренову!
Меня такая постановка вопроса смущала. Я напоминал ему о бескорыстном усердии Спасского и некоторой, мягко говоря, запутанности с денежными делами в журнале. Залыгин в делопроизводстве разбирался слабо, да и вникать особо не желал. Кто-то должен был, в конце-то концов, управлять и командовать?
— Ну, знаете, Лиза оч-чень толковая, оч-чень. Крутит? И пускай крутит. А кто на этом месте, скажите, не будет крутить? У вас есть другой бухгалтер?
— У меня нет.
— Вот и у меня нет.
Тема эта, я знал по опыту, была щекотливая и даже взрывоопасная. Когда еще он только уполномочил меня подписывать банковские документы, я составил перечень вопросов по новомирской бухгалтерии, на которые попросил Хренову дать исчерпывающие ответы. Однако вместо ожидаемой деловой беседы услышал от нее нечто невнятное:
— Вообще-то, Сергей Павлович не хочет, чтобы вы слишком уж... Чтобы вы про все знали...
Пришлось буквально за руку привести ее к Залыгину, спросить прямо:
— Вы действительно велели бухгалтеру скрывать от меня информацию о документах, которые я подписываю?
Он, конечно, долго ничего не понимал.
— Не то чтобы скрывать... — мямлила Лиза.
Выслушав мой прямой вопрос в третий или четвертый раз, Залыгин попросил оставить его наедине с бухгалтером:
— Это какое-то недоразумение. Мы сейчас разберемся.
Через пять минут зовет меня. Нахожу его уже в одиночестве, красным и распаленным. Спешит выговориться:
— Может быть, вы возьмете на себя полностью руководство журналом?
— Бог с вами, Сергей Павлович. Чем вас Лиза против меня настроила?
— Ничего не настроила! Почему бы вам не взять все на себя? Что тут особенного?
Все это с неповторимым старчески-беспомощным сарказмом.
— Сергей Павлович, я не рвусь командовать, и вы хорошо об этом знаете. Меня вполне устраивает роль вашего литературного заместителя, на которую я был принят. Но если уж вы хотите, чтобы я помогал вам еще и по финансовой части, мне нужна информация. Я отвечаю за содержание бумаг, которые подписываю, и не могу подписывать вслепую.
Не сразу, но остыл.
— В этом есть резон . ..
Впоследствии сам не раз с тревогой возвращался к этой теме: