На задворках "России"

Вскоре ей позвонили на работу и сказали, чтобы готовилась: сейчас приедут за деньгами. Она известила об этом меня и провела остаток дня в тревоге. А уходя до­мой (я еще оставался), горько пошутила:

— Ждите гостей!

А я и так жду чего угодно. Двор теперь пересекаю чуть не бегом, осматриваясь и сжимая в кармане газовый баллончик. В метро иногда делаю несколько лишних пере­садок, чтобы оторваться от воображаемого "хвоста".

Звонить стали часто. Однажды я застал подобный разговор и подсказал Банновой не класть трубку. По другому телефону связался с отделением милиции (тем самым, которое нами уже дважды занималось), попросил выяснить номер телефона шанта­жиста. Мне сказали, что милиция не имеет такой возможности и мне следует обра­титься на телефонную станцию. Позвонил туда: там посоветовали обращаться в ми­лицию...

Роза Всеволодовна говорила, что всю жизнь ждала начальника, за которым чув­ствовала бы себя как за каменной стеной. Косолапов, Наровчатов, Карпов, теперь вот Залыгин... Не дождалась.

После новой, еще более раскованной по содержанию машинописной анонимки, в которой ниже подписи "Коллектив" стояли три бесформенные размашистые закорю­ки, Залыгин написал обо всем происходящем в ГУВД Москвы на имя тогдашнего на­чальника Куликова и попросил о помощи.

Тогда же он наконец собрался с духом и предложил Хреновой покинуть редакцию. Сергей Павлович сам рассказал мне об этом и пожаловался, что "не может сладить с девкой": она отказалась писать заявление об уходе и пригрозила, что за нее вступит­ся коллектив.

АГОНИЯ

8 декабря 1997 года Залыгин приехал в редакцию и с помощью Розы Всеволодовны устроил в кабинете скромное застолье для сотрудников по случаю своего дня рожде­ния (6-е приходилось на субботу).

Народ собрался почти как на похороны. В основном молчали: кто от расстрой­ства, кто с затаенной неприязнью к имениннику. А Сергей Павлович все оглядывал собравшихся, волновался: Василевского-то не забыли позвать? А где корректоры? А почему Швабрина стоит, разве стульев не хватает?..

Не пригласил к столу только Коробейникова, вызывающе торчавшего в дверях, да про сотрудниц бухгалтерии не вспомнил.

Как раз накануне он взялся за Хренову с Зюзиной всерьез. Приказом от 3 декабря за упущения в работе объявил обеим выговоры. На заявлении Хреновой, попросив­шей разрешить ей приходить на работу к 14 часам "в связи с прохождением обучения на курсах на получение аттестата аудитора", написал прыгающей рукой: "Представь­те справку с курсов: что Вы — их слушательница, с какого часа и по какой там заня­тия, по каким дням, в течение какого срока. Что курсы просят освобождать Вас в "НМ” на эти дни и часы. До получения такой справки Ваше отсутствие на работе будет рассматриваться как прогул"...

Чтобы немного отвлечь публику от тяжелых мыслей, Залыгин по всегдашней при­вычке рассказывал истории из своего прошлого. Студентами в общежитии жили — по семь человек в комнате — и никогда не ругались! Его, Залыгина, кровать стояла у двери, где выключатель. Народ чертит, к сессии готовится, но ровно в 11 вечера он привстает на кровати и — гасит свет. Все! Никто не возражал. И с женой за 57 лет совместной жизни ни разу не ссорились... В его, Залыгина, жизни вообще не было ничего плохого. Теперь, может, будет, к тому идет, а до сих пор — не было.

Вот эта фраза, что у него в жизни "не было ничего плохого", особенно восхитила Роднянскую, она не уставала ее потом повторять ...

Хренова проводила дни за компьютерными играми. Когда Спасский просил ее что-нибудь сделать по работе, отвечала, что все свои проблемы он будет решать уже с новым бухгалтером. А затем и вовсе ушла на больничный.

Тут-то и прибыли в "Новый мир" два офицера налоговой полиции и приступили к многодневной пристрастной проверке.

По редакции, прознавшей о письме Залыгина Куликову, немедленно пустили слух, что проверка эта как раз и явилась результатом собственной глупости Залыгина и его помощницы Банновой. И что пострадают от их инициативы в первую очередь сотрудники бухгалтерии, а затем, конечно, все остальные.

Версия была шита белыми нитками. Спасский с Кривулиным утверждали, будто есть в налоговой системе негласное правило: доносчик освобождается от ответствен­ности. А одна из корректоров мне поведала, что как раз перед визитом полицейских к ней заявилась кассир Зюзина и потребовала признаться налоговикам в получении каких-то дополнительных сумм, кроме зарплаты по ведомости.

— Она что, за дуру меня принимает? — изумлялась корректорша. — Ведь меня же потом, непонятно с каких доходов, еще и налоги заставят платить!

(Через месяц эта честная женщина, квалифицированный и добросовестный ра­ботник, подала заявление "по собственному желанию". На мои расспросы о причи­нах, вынудивших ее пойти на такой шаг, упорно отмалчивалась.)

В компьютерном цехе Зюзину, однако, послушались.

А после произошла совсем невероятная история. Я знаю о ней со слов других и передаю так, как слышал.