Набат

Федор прислушался.

— На три тысячи товара… Воровала… — долетели до него слова.

— Вы видели, что она воровала?! — в отчаянии выкрикнул Федор.

Старушки смолкли, с интересом стали смотреть на него. Федор смутился и пошел прочь.

— Видно, тоже около нее кормился, — услышал брошенное вдогонку.

Остановился на перекрестке. Что делать? Как жить дальше? И хоть жил он все это время без Татьяны, не имел практически к ней никакого отношения, но было больно.

Из-за дома выскочила желтая «Волга». За рулем сидел милиционер, на заднем сиденье двое в гражданском, а между ними Татьяна. Все продолжалось несколько мгновений, но он заметил красное платье, белую косынку на шее. Показалось даже, что она улыбнулась и махнула ему рукой. Машина вырвалась на шоссе, набрала еще большую скорость.

— Ну, вот и все, поехала, — сказал кто-то рядом.

Федор провел рукой по голове. Хотелось плакать.

— Ничего не вышло у тебя, парниша, — сказал незнакомый. Федор посмотрел на него внимательно и наконец узнал того, который был ночью около Татьяниной избы.

— А тебе что? — стараясь говорить спокойно, спросил Федор.

— Мне? Все остальное мне… — Мужчина прошел мимо и уже издали прокричал: — Не твое будет, а мое… — Он махнул рукой.

— Кто это? — спросил Федор у женщины, которая рвала траву в огороде, а теперь стояла с корзиной у забора.

— Татьянин муж.

— У нее же нет мужа.

— Нет, так был. — В глазах женщины заискрилось любопытство. — А чего ты такой белый как мел? Может, подружкой была тебе Татьяна? — Помолчала немного. — Она не хотела с ним жить, а он ездил сюда да ездил. Правда, в этом году вижу его первый раз.

— Федор! — позвал Розума мастер. — Давай на машину. На базу за материалами.

Он отказался ехать, пошел на линию. Работу делал как во сне. Перед глазами стояла желтая «Волга». А в ней Татьяна между двумя в штатском и ее длинные распущенные волосы на красном платье.

15

Было ли кому-нибудь хуже, чем ему, и стонала ли так сильно душа? Если что и было, то это его не касалось. Он жил, дышал, завтракал, обедал, ужинал и — думал о разном, только знал, что ничем этим не заполнишь душу, когда она опустела. Ну кто скажет ему, чем, как заполнить душу? Сердце у него пока крепкое, оно выдержит, но что делать с опустевшей душой?

Так думал Федор Розум. Тоска сжала его с неведомой до этого силой, и не осталось места для радости. «Видно, ты ни на что не способен, — сказал он себе. — Татьяны нет…»

Он сидел один на барабане из-под проволоки, а высоко в небе летела птица, жила радостью высоты. На земле росли деревья, а полем через дорогу шли долговязые столбы, к ним имел отношение и он.

Жаль, что мало сделал и уже споткнулся в начале пути. «Не вышло из меня ничего. А вообще, не слишком ли много ты печешься о своей особе? Она не интересна никому, даже ребятам, с которыми жил в одной комнате, работал на одной линии».

Федор встал с барабана, глянул в сторону магазина, где была автобусная остановка. Через каждый час там останавливается автобус, идущий в город. Федор схватил куртку и почти побежал.

На улице не было людей, все были заняты делом. Пусть работают без него, а он уедет домой. Добрый день, скажет он родителям, и мама от радости заплачет и станет угощать его всякой вкуснятиной, которой он нигде больше не пробовал. Задержит в своей шершавой руке его ладонь отец и внимательно заглянет ему в глаза до самого дна их.

«Ну что, сынок?»

«Да так…»

«Прошел уже всю науку?»

«Как сказать…»

«А ты говори просто: как на душе у тебя?»

«Не знаю».

«Тебе что-то помешало или случилось что-то?»

«Чего ты пристал к нему?» — это уже голос матери.

«Ты говорил, что закончишь свою науку в сентябре, а сейчас июль на дворе».

«Мне в армию надо…»

«Это понятно, придет время, позовут. Только оттуда не уйдешь когда захочется».

Федор вбежал в избу, закрыл за собой двери. И с горечью подумал: «До чего же я дошел: боюсь, что увидят меня». Мелькнула мысль: садись на скамейку, посоображай, поразмысли.

А руки, сильные, крепкие, нашли тем временем рубашки в шкафу, туфли, сложили все это в чемодан, с которым еще отец ездил на заработки на Украину.

Вот и все, сказал он себе, одна теперь дорога: не в родную деревню, а туда, далеко, где тайга, холод и медведи… На Север люди едут со всего света, потому что каждому есть там место. Федор взял чемодан, приостановился около кровати, на которой в первые недели они спали втроем.

«Тебе что-то помешало или случилось что-то?.. — спросил тихо отец. — Как на душе у тебя? — Холодок пошел снизу вверх, и чемодан стал тяжелее, будто кто-то набросал туда камней. — Ну что, сынок?»

— Не могу я здесь больше! — закричал Федор, бросив чемодан на пол. — Не могу, это я виноват, что погиб Богдан, что у Тани так случилось. Не могу!

Все было просто, пока бежал домой, собирал чемодан. А пришло время закрыть за собой двери — как многопудовые гири к ногам привязаны. Сел на крыльцо и закрыл глаза. Было такое ощущение, что попал в глубокий колодец и наконец, собрав последние силы, вылез из темноты.

— Хватит спать, — услышал он голос, ласковый и мягкий, и сильная рука легла на его плечо.