Набат. Агатовый перстень

Аллах милостивый! Значит, Файзи уехал из отряда по этой записке. А вдруг записка... ловушка?! И Файзи пошёл в неё. Конечно, он вспомнил Рустама, ужасную смерть сына Рустама... Там, в эмирском зиндане, пала­чи закопали Рустама живым в могилу. И здесь в запис­ке «...хотят закопать живым...» Файзи прочитал, вспом­нил участь Рустама, и всё смешалось у него в голове, Он, Юнус, не раз замечал — всё идёт отлично. Файзи деятелен, энергичен. Ведёт отряд в бой, мужественно сражается с врагом, презирает смерть, по-большевистски исполняет свой долг. К своим ранам относится пренебрежительно. Жестокий, железный человек Файзи. И вдруг голова Файзи падает на грудь, глаза делаются тусклыми, невидящими. Руки слабеют. Он обо всём за­бывает. Слабый, равнодушный ко всему, он лежит тог­да где-нибудь под скалой, и бледностью лицо его спорит с бумагой. Юнус знает: в такие часы мыс-ленным оком Файзи видит своего сына Рустама, его мучительную смерть. Но такие приступы тоски во время похода наступали реже и реже. В тревогах стычек с басмача­ми, в будничных заботах о бойцах отряда Файзи не­когда было предаваться воспоминаниям. И Юнус на­деялся, что время излечит друга.

Он ошибался! Маленького клочка бумаги, всего нескольких неграмотно нацарапанных слов оказалось достаточно, чтобы в душе Файзи поднялось прошлое, обрушилось на него, вывело из строя. Он не выдержал, он бросил отряд и уехал... Спасать сына Иргаша. Это настоящее безумие.

Едва весть об этом дошла до Юнуса, он вымолил у Гриневича разрешение и поскакал.

—  Начальник Файзи приказал, — проговорил Ша­риф, — «Юнус придет, Юнус теперь ваш командир».

Всё ещё держа в руке записку, Юнус выбежал из юрты, но тотчас же остановился. Куда идти? Он смот­рел в черноту ночи, на чуть вырисовывающиеся в темноте вершины с крошечными огнями далеких сторожевых костров, на теплившийся в высоте огонек Полярной звезды Темирказан. Куда идти?

«Отец, спасите...» — пробормотал он.

Лагерь спал. Фыркали кони, позвякивала сбруя. Трещали в сухой траве кузнечики.

«Файзи, друг Файзи, что ты наделал?..» — почти вслух простонал Юнус. Но упрекать Файзи он больше не мог.

Говорят, первый сын Файзи Рустам, когда его за­капывали живым в землю, мучился ужасно. Палачи закапывали могилу нарочито медленно и несколько раз засыпали ему лицо, наслаждаясь, как он давится землей, инстинктивно, судорожно пытаясь выбраться из могилы. По приказу эмира, палачи многословно, смакуя подробности, рассказывали повсюду, по всей Бухаре, в каких нечеловеческих муках умирал этот молодой бунтарь. Мстя за то, что Файзи остался недосягаемым, эмир с садизмом, с наслаждением устроил ему длитель­ную многолетнюю пытку души и разума.

Неужели сейчас только совпадение, неужели они придумали Иргашу такую казнь случайно?

И Юнусу вдруг всё понятнее, всё яснее становилось, что здесь ловушка! Иргаш предатель, Иргаш сказал всё зятю халифа...

Но как мог Файзи, мудрый, железный Файзи, коман­дир-большевик, поверить?.. Как мог он, ослеплённый воспоминаниями и горем, бросить всё — отряд, дело, за которое он боролся — и, больной, изнемогающий, по­скакать в пасть врагу? Как мог он не посоветоваться с друзьями, с товарищами?!

«Да. А что мы могли ему посоветовать? — мелькнула мысль в голове Юнуса. Он вбежал в юрту и, схватив винтовку, снова выскочил на воздух.

Оглушительно громко прозвучали в ночи один за другим винтовочные выстрелы.

— Тревога! Тревога! — кричал, сделав рупор из ла­доней, Юнус...

С нескрываемым любопытством зять халифа разгля­дывал стоящего перед ним Файзи. Несомненно, Энвербей ожидал увидеть могучего богатыря, с мощным телом, широкой грудью, крепкими руками. У Файзи не отобра­ли оружия, и сейчас сабля, маузер, винтовка не столько придавали ему воинственность, сколько подчеркивали особенно сильно болезненный его вид. От приступа лихорадки, вызванного ночным путешествием, лицо Файзи пожелтело, щёки потемнели, ввалились, и глаза горели в углубившихся впадинах. Дрожь сотря­сала всё тело Файзи, и он вынужден был крепко держаться обе-ими руками за поясной ремень, чтобы не выдать своей слабости. Он выглядел таким жалким и беспомощным, что Энвербей удивленно поднял плечи и сказал громко:

—  Так вот вы какой!

Превозмогая дрожь в голосе, Файзи сказал:

—  Где мой сын, Иргаш?... Вы дали клятву, что от­пустите сына, если я приеду, и я приехал... Прикажите снять путы с моего сына.

Чем дальше он говорил, тем твёрже становился его голос. Он не просил, а уже требовал.

Удивлённо вскинув правую бровь, Энвербей заговорил:

—  Так вот этот предводитель, который поражал и побеждал лучшие мои войска. Смотрите на него... — обратился он к стоявшим около него туркам и  курбашам. — Вот кого вы боитесь. Правду говорят, что му­равей, если дать ему волю, станет змеей, а змея, при попустительстве людей, — драконом...

Он ещё выше вздёрнул плечи и хохотнул солидным генеральским баском.