Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега

Удачная торговля зависела у русов от расположения богов. Сразу после того, как их ладьи причаливали к волжской пристани, каждый купец отправлялся совершать жертвоприношение. Святилище русов располагалось под открытым небом. Оно представляло собой некий участок земли, усеянный воткнутыми резными деревяшками, верхняя часть которых грубо изображала подобие человеческого лица. Эти идолы торчали из земли в строгом строевом порядке: в первом ряду – самые маленькие, во втором – повыше, в третьем – еще более высокие и т. д. Подойдя к ним, рус перечислял все привезенные им товары, после чего оставлял свои дары – хлеб, мясо, лук, молоко и какой-то хмельной напиток – и произносил примерно следующее: «О, мой господин, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу». Если тем не менее покупатель не находился, подношения повторялись вновь и вновь, сопровождаясь все более униженными просьбами. Когда же товар быстро расходился, рус благодарил своих богов тем, что забивал некоторое количество овец и рогатого скота, разбрасывал лучшие куски мяса перед деревянными идолами, а головы жертвенных животных вешал на сами деревяшки.

Впрочем, торговые неудачи случались крайне редко. Жены русов щеголяли драгоценными монистами, и вот что удалось выяснить Ибн Фадлану о происхождении этих украшений: «На шеях у них [женщин] мониста из золота и серебра, так как если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много монист».

Вообще все без исключения обычаи и нравы русов несли на себе печать варварской простоты. Заболевшего предоставляли его судьбе: «И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним, но посещают его каждые три дня, особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы». Преступников ожидала скорая и немудреная расправа: «И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей».

Ибн Фадлан признается, что ему чрезвычайно хотелось увидеть воочию погребение знатного руса, потому что ему рассказывали об этом обряде необычайные вещи. Ему повезло: через некоторое время до него дошло известие «о смерти одного выдающегося мужа из их числа». Ибн Фадлан поспешил на похороны. Это была долгая, многодневная церемония. Вначале покойника на десять дней положили в вырытую под землей камеру, покрытую настилом; принадлежащий ему корабль был вытащен на берег и водружен на большой деревянный помост. Имущество умершего было поделено на три части: одна осталась у его семьи, две другие были употреблены на пошив дорогих погребальных одежд – «шаровар, и гетр, и сапог, и куртки, и кафтана парчового с пуговицами из золота», и «шапки из парчи, Соболевой», – а также на приготовление в неимоверном количестве горячительного напитка.

Но самым важным делом для семьи покойного было найти среди его многочисленных рабынь и наложниц такую, которая бы согласилась умереть вместе со своим господином. Решение принималось девушками добровольно; правда, взять назад роковое обязательство было уже невозможно – этого не допустили бы родственники умершего. В данном случае никаких осложнений не возникло – девушка быстро нашлась, и ее поведение до самого конца оставалось безупречным: она «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Две приставленные к ней служанки всячески обхаживали обреченную, вплоть до того, «что они иногда мыли ей ноги своими руками».