Начни с двенадцатого стула

Но из дворницкого рта речь лилася в три ручья, попадала меж зубов, был в словах словесный смог. Заревел куплет, как слон. В пьяной песне был резон.

–Опросить придется утром эту пьяную свинью, – так решил Остап один.

Сам себе он господин. Два подельщика легли на дворницкую кровать.

– А жилетик на продажу, – с завистью сказал Остап. – Он как раз прям на меня. Ну, продай мне старина.

Неудобно отказать члену лиги « Казнокрад».

– Ладно, – морщась, он сказал, и целковых 8 взял.

– Только деньги опосля, – Бендер заявил, хитря.

– Нет, нет, нет, так не могу, – Ипполит сказал ему.

Деликатная натура Оси возмутилась:

– Жить учитесь широко! Скряга старый, вот ты кто.

После этого заснули тихим, мирным детским сном. Что-то каждому приснилось, сонный мак здесь ни причем. Утром, выкатив глаза, каждый думал с полчаса. Ипполит мыл все, что мог, важный нерв аж занемог. Когда глянул на себя, на усы цвета дождя, губы, веником сложив, вдруг издал он сильный крик.

– Вы с ума сошли, мой друг! – зашептал Остап с испуг.

Взгляд упал чуть ниже носа, на усы цвета болот. Покатился словно мяч, содрогаясь в смех и в плач. Контрабандный пузырек, может мыслил поперек. Ну, уж сильно насмешил и Остапа ублажил.

– Подожди, Тихон-отец, дело у меня к тебе есть, – молвил молодец ему. – Жду всю правду на духу.

Про один гостиный стул все ж узнал – был очень ум. А усы побрили бритвой под названием «Жиллет». Долго плакал старый пес, будто был отрезан хвост. В зеркало смотрел фельдмаршал. Слегка лысый и чужой. На лице страданий крест, а в душе порублен лес.

– Марш, вперед, труба зовет! – выл Остап, как самолет.

В жилотдел ведет тропа, стало быть, и нам пора, Ну, сначала по первой в Старсобес, там первый бой.

В этом доме жил Альхен. Все, что надо, он имел. Продал все, что с стен срывалось и от пола отрывалось. А старушкам жизнь была, как в борще кусок дерьма. Обошел Остап весь дом, стула так и не нашел. Ноги будто бы случайно их на кухню привели. Там в большом котле варилось, может каша с топора, может мясо из Луны. Запах был от Сатаны. Кот Альхен был так смущен, цвет менял – пигмалион. Новый член пожарной роты. Раздражен был до зевоты. Приглашен был на обед, где сидел кардабалет. Этот весь кардабалет составлял мужской комплект. Куча братьев и родных, «обездоленных», «больных». В уголке от цвета флага, был украден с пьедестала, государственный объект, нелегальных форм предмет. Был допрошен «сирота», информация с нуля. В это время, как Остап допросил пансионат, Ипполит гулял один, а в затылок ветер бил. Солнце в крышах отливалось, воробьи в песке купались, было странно и смешно, он не знал здесь никого. Тротуары и кварталы, зелень улиц и аллей – все дышало ароматом, запахом лесов, полей. Вдруг Матвеич пропотел, а в ладонях жар горел. Прямь тараном на него какое-то существо. Гражданин с фамильей Н. Ипполита стул имел. Нес в руках и был таков. Сделав где-то пять скачков, ухватив руками край, сделав стойку «Прыгни в рай» и давай пинать друг друга сапогами до колен.

– Господи! Попал я в плен, – молвил незнакомец всем.

– Батюшка! – сказал Матвеич. – Ты ли это или сон, уважаемый пижон.

Обменявшись пару раз гладкой фразой в бровь и в глаз, плюнув каждому в лицо, через левое плечо. И забылися в борьбе, как медведь зимой во сне. Стул тянули как резину. Каждый только на себя. Разорвали стул до слез, словно пес большую кость.

В стуле рыбку не поймали и желанье не сбылось. Молвил Ипполит отцу:

– Морду я уж вам набью.

– Руки коротки, – ему отвечал отец в поту.

Ипполит Матвеевич покидал пустырь, в воздухе растаял первый мылпузырь. Закусил в пивной с Остапом, рассказав ему о стуле, он стал думать о заслуге перед Богом и отцом. Двух соперников ему победить бы одному. Слой брильянтовый из капель закружил, как хоровод. Разливался по земле драгоценный дым во мгле. Ну, а жизнь ведь, не ручей, а арена для речей. Если где-то кто-то спит, в другом месте жизнь кипит. Варится в котле судьба, а судьба – это звезда, то на месте все висит, то сорвется и летит в пропасть непорочной тьмы, притяжением земли. Так судьбу свою метала, словно рыба на икре, дама в платье «Ришелье».

Познакомься, мой читатель, – Грицацуева – вдова. Женщина не два рубля. А хозяйка карт гадальных, была дама средних лет. Та глядела на людей, как солдат на вошь, в долгожданный банный день. Страшно сладкое любила, хоть и пасть вся без зубов. И возлюбленною слыла многих старых петухов.

От Полесова – соседа мадам Боур весть взяла. Что их в город, славный город вновь весна красна пришла. Сердце жалобно забилось, закружилась голова. Ипполит ее вернулся, стало все круги своя.

А тем временем два друга, человека с полом М., в дворницкой вели беседу об наличии проблем. Запах в доме был таков, будто несколько коров облегчились на кило. Может больше, все равно. Жить здесь больше невозможно – это ясно, как кино.

–В фешенебельный отель – молвил молодой кобель. – Чтоб не путать старый люд, вот вам паспорт, милый друг.

Кондар Карлович Михельсон. Сорок восемь лет, как сон, пролетели в холостую, беспартийную, шальную, но порядочную жизнь.