Начни с двенадцатого стула

– Жизнь! – сказал Остап. – И жертва! Что вы знаете о ней? Жизнь – рулетка, жизнь – телега катит по тропе своей. Жертва – это море, океан безбрежной тьмы. Жертва – это очень много для брильянтовой чумы. Рассказал Остап ему странную историю. В пересказе смысла нет, тот гусар был не поэт.

Ну, а в городе весна, тротуары замела, поселилась прямь в домах и у молодых в сердцах. Петь заставила синиц, мысли собрала с ресниц. Компаньонов закружил аромат любви, ветер с них срывал печали в колыбель зимы. И в беспечном том угаре, с бирюзовых грез, капал дождь морских обманов с крыш домашних снов.

Люди как-то веселились, ждали все трамвай. Тот, который первый выйдет, только не зевай. Ипполит зевал, зевал, ну, а новость все ж узнал. Женщина ждала его, дама с виду ничего. Та гадалка с переулка, где бывал он так давно. Остап очень был доволен, что поест за просто так. На халяву повод есть, да в желудке был протест. Когда стареет женщина, теряет цвет волос. Не досчитает зубы и пышность своих грез. Может нагрянуть тучность, а может худоба. Но голос, голос девы не тронет седина. Когда раздался голос, за дверью, как жасмин, наш Киса даже вздрогнул, любовь жестока была с ним. При тусклом свете лампы, через десяток лет, в двух душах опаленных, звучал весны куплет.

– Ах, как я рада видеть тебя, любовь моя! – вопила дева старая.

– Войди ко мне сюда. Вы рисковали жизнью, приехав из Парижа. Вы очень смелый, сильный, любимый мой мужчина.

– Но, я приехал вовсе совсем не из Парижа, – промямлил Воробьянинов, растерянно, глядя.

– Все совершенно верно, – поправил лев моложе. – Мы прибыли с Берлина, вот в этом вся и сложность.

Остап с Полесовым пошли гулять на час. Тем самым, дав возможность, двоим поворковать. Остапу есть хотелось и нежные слова ему казались дичью и ножкой кабана, салатом по-французски, вином аж с диких гор, бифштексом по-японски и жареным слоном. Гадалка встрепенулась, на кухню подалась. А сердце колыхалось, как колокол в церквях. Остап понизил голос до рифмы шантажа. В него вселилось вдохновенье, его могучий ум ужалила пчела.

– Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не знаете. Это гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к царской кровати.

Ипполит Матвеевич растерянно глядел по сторонам. Он ничего не понимал. Но знал, что Бендер зря не говорит. И стоял, как вкопанный, в каблуках магнит.

– Наших в городе много? – спросил Остап напрямик. – Нужно всех их собрать на эмиссарский пикник.

Полесов побежал всех звать на сходку. Сюда должны прибыть без жен: Чарушников, Кислярский, Лядьев и двое молодых пижон. Все в прошлом антикоммунисты, а ныне совработники села.

–Что это значит? – удивленно Киса молвил.

– А это значит вы – отсталый человек. Сколько у вас денег, дорогой Кисунчик, включая серебро и медь? Вот-вот, и с этой мелочью вы думаете выиграть? Завтра моя свадьба, я не нищий. Я должен пировать, как принц. А вам уж следует молчать и, иногда, для важности, лишь щеки надувать.

– Но ведь это же … обман!

– Кто это говорит? Это говорит граф Толстой? Или Дарвин? Вы вчера еще хотели украсть мебель у вдовы. А теперь у вас проснулись благородные мечты? Молчите, и не беспокойтесь. Мой ум питает свет звезды. А это значит, дорогой мой, я ученик от Сатаны.

Пока концессионеры пили, ели, в квартиру гости подоспели. Остап немного подкрепился, в борьбу за денежки включился, у каждого спросив:

– В каком полку служили?

Остап сказал заветные слова: заграница нам друзья поможет. И кулачище дворянина сильней, чем большевистская спина.

Последним гостем был Кислярский. Он не служил в полку. Из болтовни Остапа он уловил всю суету.

«Два года, в лучшем случае», – подумал он.

Остап так ловко всех убалтывал и говорил опасные слова.

– Тайный союз « Меча и орала», – он прошипел, как горная змея.

– «Десять лет» – мелькнула тайная мысль и умчалась, словно мышь.

Остап услышал у него в душе трусливый визг поверженной собаки.

– «Ну, ладно, меньше, чем за сто рублей, ты не уйдешь отсюда, дуралей».

– Граждане, – сказал Остап, зевая. – Жизнь диктует волчьи нам права. Цель собрания ужасно свята. Посочувствовать беднягам, как и я. Ах, друзья, протянем руку помощи детям-сиротам – цветам огня.

Жалобная песнь о беспризорниках проливалась пивом со стола.

– Я приглашаю сделать взносы поскорее. Помощь только детям, к ним любовь.

Тут Ипполит надул фигуру, и зашуршали денежки без слов. Обрывая лепестки на розах, срывая с каждой головы «пучок волос», два сотоварища по партии срубили денег на пятьсот рублей. Для конспирации разбились на два лагеря. Старинный кавалер заночевал прямь здесь. А молодой кобель к извозчику залез. Пятьсот рублей в кармане горели как рубин. Решил Остап повеселиться и воздухом ночным опохмелиться. Первый питейный полустанок мигал потухшею зарей. Лошадь подковы позбивала, извозчик попусту кружил. То ресторан закрыт был с вечера, то улица исчезла словно дым. Рассвет бледно расплывался на лице богатого страдальца.

– В гостиницу! – скомандовал сквозь зубы он.