Над бездной

— Дочь, — окликнул он Аврелию, — девчонка-то правду сказала: от вывихов эта формула, а не от ревматизма; не ищи; я теперь припомнил. От ревматизма, я слышал, надо прикладывать мазь из толченой собачьей кости с жиром. Какая ты незаботливая! нет у нас ничего, о чем ни спросишь, где я теперь возьму этой мази? ох, как болит нога! ох!.. ох!.. Аврелия, пошли к соседям за этой мазью.

Старик хлопнул в ладоши.

Из-за тонкой перегородки, отделявшей спальню от маленького чулана, вышел молодой человек с умным, приятным лицом и, едва удерживая зевоту, почтительно сказал:

— Господин изволил звать меня; что угодно?

— Барилл, ступай и разбуди Бербикса, — сказал Котта.

— Батюшка, — возразила Аврелия, — теперь четвертый час по закате; скоро полночь; все соседи спят давно.

— Не рассуждай! Сервилий, верно, еще стихи свои пишет. Барилл, приведи Бербикса!

Молодой невольник ушел, а Котта продолжал бранить свою дочь за ее недоглядки по хозяйству и непочтение к отцу. Он мог заставить своего слугу искать рецепт Катона, не тревожа дочь без надобности, но это был один из его многочисленных капризов старости: он звал дочь за всякими пустяками и приказывал именно ей делать то, что всякий слуга мог исполнить. Аврелия терпеливо и покорно молчала, зная, что возражения не убедят, а только хуже разгневают старика, которого она любила горячею любовью нежной дочери, несмотря на все муки, которые переносила от него. Отец был уже на краю могилы и впал умом почти в детство.

Аврелия знала, что ей не придется в наказание считать горошины, потому что отец через минуту забыл об этом, но она плакала, стоя поодаль от постели, о том, что и в сегодняшнюю ночь ей едва ли больше двух часов выпадет на долю сна и покоя.

Старик вел беспорядочный образ жизни, требуя порядка во всем только от своих подчиненных. Не взирая на то день теперь или ночь, вечер или утро, он приказывал то есть ему давать, то пить, то вести его под руки в какой-нибудь амбар, то готовить носилки, чтоб осматривать огород, поля или виноградники. Он очень мало спал, ложась, когда вздумается, раз по пяти и больше в сутки, но на короткое время.

Котта не был жестокосерд, но, тем не менее, каждый невольник в его доме был мучеником, не исключая и его дочери. Несчастный молодой Барилл, родом сириец, по характеру веселый шутник и говорун, похожий на Катуальду, к которой давно был не равнодушен, целый день и всю ночь должен был неотлучно находиться при ворчливом старике, ежеминутно грозившем ему побоями, хоть эти угрозы и ограничивались почти всегда одною фразой: «А вот я тебя палкой!»

Он должен был то одевать старика, то раздевать и укладывать в постель, читать ему, писать, петь, звать кого-нибудь, приносить ему кушанье, водить его под руки, идти рядом с его носилками, — нельзя пересчитать всего, что был обязан делать этот человек без всякого вознаграждения за одну только скудную пищу, плохую одежду и тесный, темный чулан с соломенной постелью.

Барилл скоро возвратился вместе с другим невольником. Этот последний был высокий, атлетического сложения человек, в чертах лица которого с первого взгляда можно было узнать брата Катуальды. У него были такие же рыжие волосы, только нечесаные, всклокоченные, полные набившегося в них сена, на котором он имел обыкновение спать.

Короткая, густая, рыжая борода не украшала, а еще хуже безобразила его физиономию с оловянно-голубыми глазами, толстыми губами и красным курносым носом.

Вся фигура этого человека была нечто отвратительное, звероподобное.

Несмотря на свою богатырскую силу и крепкое здоровье, Бербикс был ужасно ленив и целые дни спал, стараясь свалить свое дело другому. Он считался кузнецом и кучером в доме своего господина, но в сущности был только пьяницей, лежебокой и ужасным драчуном, которого боялись не только сослуживцы, но и соседи, мелкопоместные пахари.

Нередко, застав Бербикса днем спящим на сеновале, господин приказывал бывшим тут невольникам жестоко бить его, что всегда вело к их общему горю, потому что разъяренный галл вымещал побои на них после вдвое и втрое; все его ненавидели и боялись, а господин не хотел его сбыть из дома именно по этой причине.

Одной из причуд старого богача было обожание сочинений Катона, во многом очень мудрых, но в некоторых отношениях не менее того диких. Он, подражая Катону, старался постоянно поддерживать несогласия, ссоры, сплетни и всякие дрязги в своей прислуге, отдавая невольниц замуж, женя рабов на тех, кого они терпеть не могли, и продавая тех из них, кого все в доме любили. При всей своей скупости, он изредка дарил мелкую монету или старое платье невольнику в присутствии других, чтоб возбудить зависть.

Все это Аврелий Котта делал вовсе не от жестокости, а по советам того же Катона, который некогда заставил своими советами римлян разрушить Карфаген и этим затмил добрую славу своего отечества на веки.