Над бездной

— Бербикс, — сказал Котта полусонному галлу, который протирал свои глаза кулаками, стоя у двери и прислонясь к притолоке, — ступай немедленно в дом высокопочтенного моего соседа Кая Сервилия и от моего имени передай ему искренний привет и уверение в дружбе.

Невольник хотел уйти.

— Батюшка, — сказала Аврелия, — разве за одним этим ты его посылаешь?

— Постой, Бербикс!.. попроси у него еще… чего, дочь? — я забыл… эти негодяи так долго не являются на мой зов, что я успею почти всегда забыть мое желание, прежде чем они придут… я тебя палкой отваляю, Бербикс!.. Барилл, прибей его!..

— Ты хотел, батюшка, послать его попросить мази из толченых собачьих костей с жиром.

— Теперь некогда его бить, господин, — сказал Барилл, — если я его стану бить, господин Сервилий заснуть успеет.

— Ты, негодный, мне всегда противоречишь!.. молчать!.. ступай, Бербикс, и принеси мази из толченых собачьих костей с жиром… слышишь?.. повтори, что я сказал.

Господин велит принести мази из собачьих костей, — повторил галл и, не стесняясь, зевнул.

— Если ты переврешь, принесешь мне не того, что велено, то я тебя палкой!

Галл ушел.

— Батюшка, могу ли я теперь идти спать? — спросила Аврелия.

— Лентяйка! — воскликнул старик, — ты только и думаешь, что о сне да еде!.. спать бы тебе, да есть, да сидеть, сложа руки на коленах, без дела!.. отец болен, отец слаб, а дочь ни минутки побыть с ним не хочет!.. какая ты мне дочь, Аврелия? — самая плохая, самая непочтительная. Оставайся здесь и читай мне стихи.

Сервилия все время, пока этот неповоротливый дурак, Бербикс, не вернется.

— Какие стихи, батюшка, прикажешь мне читать? — спросила Аврелия, глотая слезы.

— Читай мне его лучшую поэму «Курций»; она не длинна, но Бербикс непременно должен вернуться домой прежде, чем ты кончишь; если он не вернется, — я его палкой!.. читай не торопясь, а то я недослышу.

Аврелия достала маленький сверток тонкого белого пергамента, лежавший на полке около письменного стола ее отца, исписанный мелким, красивым, женским почерком с изящно нарисованными арабесками и картинками на полях и между каждым отделом стихов, села на стул около столика у постели и, подвинув к себе лампу, начала читать:

В неожиданной тревоге Ужаснулся славный Рим,Потому что гнев свой боги

Изъявили перед ним…

— Не это место! — прервал старик нетерпеливо, — читай третью главу.

Аврелия, раскатывая пергамент с одного конца и скатывая с другого, нашла, что ей было приказано.

Ее глаза слипались от непреодолимой дремоты; строчки, мелко написанные красавицей Люциллой, подарившей поэму с иллюстрациями своего рисования своему старому жениху, — эти строчки представлялись Аврелии перепрыгивающими одна через другую; ее челюсти неудержимо стремились к зевоте.

Она стала читать со слезами и таким страдальческим голосом, что можно бы подумать, что тут не древнего героя ожидает смерть, а читательницу этой поэмы:

Вдруг препятствие явилось Продолжать геройский путь;Сердце Курция забилось И тоской заныла грудь…

— И с тоской заныла грудь… Непорочностью чиста… Юных дней его мечта… — тихо повторял старик свои любимые строфы, выбивая ритм по одеялу пальцами и не слушая чтения.

С добротою голубиной Смотрят кроткие глаза,Из которых жемчужиной Льется… горь… ка… я сле… за… —

продолжала Аврелия читать нараспев, едва в силах будучи сидеть, усталая и измученная, и физически и нравственно. В эти минуты она готова была проклинать и своего жениха, сочинившего стихи, и ненавистную ей насмешницу Люциллу, переписавшую их для ее отца в знак своей любви, и самого Курция, давшего Сервилию фабулу для его поэмы.

— Как плохо ты читаешь, дочь! — заворчал старик, оторвавшись от своих грез о Люцилле, — ты читаешь, точно по складам… если ты будешь так мне читать, я завтра тебя заставлю при себе прочесть эти стихи без отдыха десять раз.

— Мне очень спать хочется, батюшка… уже полночь… я встала сегодня на заре, целый день работала… на заре ты меня опять разбудишь…

— Лентяйка!.. а как же я-то целый день работаю и никогда не хочу спать?! иди спать!.. Барилл, ты продолжай!..

Аврелия ушла, а невольник, не смея сесть, прислонился к стене около столика и, наклоняясь к тусклой лампе, продолжал чтение:

Покрывала тканью нежной Ветер утренний играл,Косу девичью небрежно За плечами разметал.Дева с горькою тоскою Говорит: «Остановись,Милый мой, и здесь со мною Перед гибелью простись!»

— Садись вон туда на пол, чтоб я мог видеть твое лицо и узнать по его выражению, сочувствуешь ли ты этим милым строкам, или смеешься над тем, кто их сочинил, над той милой рукой, которая их переписала для меня, и надо мной самим, который в восторге от этой поэмы.