Над Кубанью зори полыхают

— А мне, думаешь, не охота? — Пегро вздохнул. — А только бывает так, что едешь вроде прямо, а попадёшь на кривую дорожку. Я лучше не тайком, а открыто в станицу заявлюсь, с красными частями.

— Ну, тогда и я с тобой, дядя Петро!

Понурив голову, он подвёл своего коня к дереву, около которого группировались казаки, решившие идти с Балахоновым.

— Ты что, Митро, неужто остаёшься? — удивлённо окликнул его Мишка Рябцев.

Бросив винтовку в общую кучу, он шагал к станции.

Митька кивнул головой:

— Остаюсь. Хочу хорошенько разузнать положение. Что‑то непонятное делается у нас на Кубани. А махнуть на своём коне домой всегда успею.

Мишка вздохнул, почесал затылок, поправил мешок за плечами и, сломив ветку с куста, тихо сказал:

— Ну, а я потопал домой, силов нет больше ждать! Лошадь отдал. А домой всё равно доберусь.

Митрий до боли сжал кулаки, глядя ему вслед. Еще бы минута, и он тоже швырнул бы надоевшую винтовку. Но вернувшийся Шелухин положил ему на плечо тяжёлую руку:

— Это что, Мишка Рябцев домой ушёл?

— Да! — сдавленным голосом ответил Митрий.

— Жалко парня! — Шелухин вздохнул. — Зацапают белые, капут.

— Он пройдёт! — с уверенностью сказал Митька. — Он был лучшим лазутчиком нашей дивизии. Медаль имеет за эти дела.

— А ты ему обо мне ничего не говорил?

— Нет, — покачал головрй Митька. —Да и разговор у пас был короткий…

Лежа среди густых бурьянов, Михаил долго выбирал место для переправы через Кубань. Противоположный берег, крутой и обрывистый, нависал над рекой, и это не нравилось Рябцеву — кто его знает, что там за береговой кромкой? Наконец выбрал место. Теперь нужно было спуститься к реке поближе и выплыть к оврагу, который противоположный берег рассекал, точно ударом сабли.

Прячась в зарослях ажины и тёрна, Михаил добрался до переката. Выглянул из кустов. Вокруг ни души. Хотелось есть. Он вытащил из своего заплечного мешка последний кусок хлеба, с жадностью съел. Но не насытился. Заглянул в мешок, вытрусил оттуда крошки.

«Дома, небось, хлеб горячий мама печёт, и на всю хату дух от него идёт».

Мишка даже потянул носом: так ему захотелось мягкого горячего хлеба с румяной корочкой, натёртой чесноком.

Солнце уже село, комары и мошкара столбами закружились в голубеющем воздухе.

Уже в сумерках Михаил переплыл на правый берег Кубани. По дну оврага выбрался на кручу и повернул на запад, стараясь держаться подальше от дорог.

Шел всю ночь. Перед утром у небольшой рощи нарвался на казачий разъезд. На окрик Мишка не отозвался. Не стал разбирать, кто это—красные или белые? Скорее белые. В их руках эти места. Упал, как подрезанный, и змеёй уполз в чащу. Вскоре совсем близко от себя услышал хруст кустарника и голоса:

| — Зверь, видно, был. Человеку тут будто неоткуда взяться. Чего человеку по тернам блуждать?

— А может, телок хуторской заблудился? Я сам тут живу недалече. У нас телки неделями по степу бродят.

Голоса стали тише. Уже издали Михаил услышал: г — А ты, дядя, не слыхал, когда из Невинки красных гнать будем? Я ведь сам из Невинки.

Голоса стихли. К заре от Кубани поднялся густой туман. Он так окутал берега серой мглой, что в двух шагах ничего нельзя было разглядеть.

Мишка залёг в кустах, на краю кукурузного поля, обглодал два початка и заснул.

Проснулся он, когда уже солнце перевалило за полдень. Хотелось пить. А чуть в стороне две бабы махали тяпками. Иногда они подходили к краю поля и пили из крынки молоко или взвар. Мишка с трудом дотерпел до вечера. Когда бабы ушли с бахчи, он нарвал ещё неспелых арбузов и утолил жажду. А когда совсем стемнело, двинулся дальше. Шел и думал:

«На черта мне сдались и белые и красные. Я домой хочу. И ничегошеньки мне больше не надо».

Добрался до дома только через неделю. Худой, оборванный и измученный, он вечером ввалился в родную хату. Ночь проспал как убитый. Спал и весь следующий день. Вечером мать сказала, что в станице всех явившихся с фронта казаков вызывали в правление на регистрацию и велели через пять дней явиться для отправки в «добровольческую» армию Деникина.

— Плевать мне на все эти армии, — проворчал Михаил. — Хватит!

Старик Рябцев удивлённо посмотрел на сына:

— Дык ведь как? Идти‑то надо, раз начальство велит.

— Вот нехай начальство само и прёт на красных, а я чуток погожу, —отрезал Михаил. —Хоть месяц отдохну дома, а там погляжу, где мне быть, у белых, у красных аль ни у кого.

— Ой, не отсидеться тебе, .сынок! — решил старик. — На всю Россию пошла свара. Время ныне трудное.

Время и вправду было трудное. Со всех сторон на молодую Советскую страну шли враги. На Кубани белые полки генерала Покровского заняли станицу Прочноокопскую, Армавир. Шкуро занял Ставрополь, соединившись здесь с главными силами армии Деникина.

Девятая колонна Красной Армии, в составе которой воевали казаки–кубанцы, прибывшие с турецкого фронта, оказалась в окружении. С одной стороны наступали офицерские части дроздовцев и алексеевцев, с другой — военные соединения Кубанской рады и генерала Покровского.