Над Кубанью зори полыхают

Друзья вышли на перрон как раз в тот момент, когда на первом пути остановилось два состава с украинскими анархистами. Обвешанные пулемётными лентами и гранатами, в матросских тельняшках и в самых причудливых костюмах, анархисты с криком выскочили из вагонов и тоже ринулись к заводу. Крик, ругань, выстрелы совсем ошеломили ребят. Пашку кто‑то крепко схватил сзади за сумку и потащил к вагону. Ибрагим не отставал от него. Пашка плаксиво скулил:

— Ну чего, чего пристал? Мы побирушки. То лира у меня в мешке… Видишь, ручка торчит…

— Ха–ха–ха! — захохотал тащивший его дюжий парень. — Иди, иди! Братишки, лирника нашёл!

Пашку и Ибрагима втолкнули в вагон.

— А ну доставай свою музыку! Играй!

Пашка сверкнул маленькими острыми глазками, приладил лиру и быстро стал вертеть ручку. И когда незатейливый инструмент зазвенел и зашипел, Пашка бойко запел плясовую:

— Трунды баба, трунды дед…

Подвыпившие анархисты пустились в пляс. Пашка играл и пел до пота. Потом ребят накормили и строго-настрого запретили выходить из вагона. Когда Пашка освоился, он спросил одного, на вид самого добродушного анархиста, не знает ли он, где находится фронт красных и как туда попасть.

— А мы тоже красные, — прохрипел анархист, —вернее, темно–вишнёвые! Записывайтесь к нам, хлопцы, не прошибёте!

— Да мы богатые! — захохотал длинный, как жердь, парень в драных шароварах и новеньком английском френче. — Вон какие богатые — подбираем по пути всё, что плохо лежит!

Поезд, набирая скорость, мчался по кубанской степи, минуя станции и полустанки.

— Да–а! Скоро будет Армавир. А в Армавире Советы для нас берегут два вагона золотой казны. Вот тут-то мы поживимся! — прогудел кто‑то.

Пашка поманил Ибрагима в дальний угол вагона и прошептал:

— Понял, братан, к кому мы попали? К ворам–разбойникам! Надо смываться!

Ибрагим кивнул головой.

Не доезжая до какой‑то станции, поезд резко затормозил: семафор был закрыт. В вагонах поднялся невообразимый шум. Анархисты кричали, ругались, бряцали оружием. Потом, стреляя в воздух, они посыпались из вагонов и помчались к станции.

Пашка подхватил свою сумку с лирой и прошептал Ибрагиму:

— Пошли!

Он прыгнул вниз и покатился кувырком в глубокий кювет. Ибрагим скатился за ним.

Выбравшись из зарослей колючего кустарника, они бросились в придорожный лесок.

— Фу! Кажись, выбрались! — обрадовался Пашка.

Поезд с анархистами подтягивался к станции, где грохотала перестрелка и взрывались гранаты.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

В июне 1918 года полк, где служил Митька Заводное, был направлен на Кубань в помощь Деникину для борьбы с красными. Командование полка не скупилось на выдумки, расписывая ужасы террора красных. Казаки гневно сжимали рукоятки шашек и с тревогой думали о своих близких.

Тяжело поскрипывая осями, звеня буферами, длинный состав подкатил к станции Порт–Петровск[12]. Казаки выпрыгивали из вагонов ещё до остановки, бежали за кипятком, а то и так — старались размять отёкшие ноги.

На вокзале, как и повсюду, царила суета и неразбериха. Среди множества разного люда трудно было отличить посланцев большевиков из Второго Кубанского революционного отряда. Они были направлены в Порт-Петровск Серго Орджоникидзе для встречи казачьего эшелона. Одни из них были одеты в выгоревшее солдатское обмундирование, другие — в казачью форму.

Смешавшись с прибывшими казаками, посланцы большевиков вскоре оказались в теплушках и завязали разговоры о кубанских станицах, о делах большевиков.

Митька Заводнов, долго вглядывался в дюжего, чуть сутулившегося казака. Что‑то знакомое виделось ему в этом человеке, неторопливо беседующем с его однополчанами. Митька подался чуть вперёд.

— Мать честная! — воскликнул он. — Шелухин! Здорово, дядя Петро, ты откуда взялся? Вот встреча‑то! Такое и во сне не приснится.

— Как откуда? Ясно, из Петровска. Домой еду после излечения, — проговорил Петро и сжал в объятиях Митьку.

— Дома‑то как — все живы?

— Живы, — не спеша отвечал Петро. — Имею такую весть из Ново–Троицкой. И твои все живы, слава богу!

Их окружили казаки.

— Из какой станицы?

— Ново–Троицкой!

— Я тоже из тех мест. Из Прочноокопской! Значит, соседи, — встрепенулся рыжий бородач, сидящий в дверях теплушки. — Ну, как там? Говорят, большевики семьи наши порешили, хозяйство растаскивают?

Вопрос он задал небрежно, будто шутя, но в глазах таилась тревога.

Петро медленно достал кисет с махоркой и, усевшись на корточки, предложил закурить.

Казаки жадно вглядывались в спокойное лицо Петра. А тот закурил, затянулся, выпустил струйки дыма из широких ноздрей, улыбнулся и ясным взглядом окинул всех.