Nada

Иногда демон и город действовали заодно. В этом никогда не было сговора или какого-то совместного замысла. Вероятнее всего, город и демон вообще не замечали друг друга и не догадывались о существовании один другого. Демон не очень понимал смысл географии. Город не нуждался в каких-то пространствах, где его не было. Из этих пространств по большей части исходила невнятная угроза, источником опасности могли являться даже очень хорошие парни. А демон был кем угодно, но только не хорошим парнем. Поэтому городу проще было существовать в неведении и на всякие неправильные действия реагировать по ситуации, чем находиться в постоянном напряжении по неясному поводу.

Сны между тем сворачивали что-то важное в нем в узкую трубочку, помещающуяся ровно в пространство с 5 до 6 утра. В какой-то момент стало понятно, что именно в диалоге с демоном находятся наиболее правильные и рациональные шаги по преодолению грядущего «стейнбека». Возможности оказались спрятаны в самом страшном и самом тяжелом закоулке личной вселенной.

Не исключено, что орел, летящий каждое утро к Прометею, – это один из ликов Геракла. И не будь этого орла, вряд ли отношения Прометея и Геракла сложились бы настолько удачно. И это не о коварстве Геракла, он простой парень, выбирающий короткий путь, он лишен всякого коварства.

Можно, конечно, сообразить, что к коварству имеет какое-то отношение короткий путь, подобная экономия – опасная штука, короткий путь редко самый быстрый, почти никогда самый безопасный, почти всегда самый трудный. Но человек часто выбирает самый короткий путь, потому что это единственное качество, которое он может надежно оценить заранее.

Сны с 5 до 6 утра не становились менее болезненными, но для него эти сны уже давно стали основным ресурсом планирования и анализа возможностей. Манипуляции демона с открытым сердцем все еще беспокоили его. Это все еще было невероятно дискомфортно, но все более и более осмысленно.

Внезапно он понял, что помнит что-то предшествующее его рождению. Отчаяние и страх одинокого погружения в насыщенную плотность материального мира. Кружение частиц, начинающих все более и более мешать друг другу, пока еще очень смутно осознаваемую мучительную враждебность всего всему, неосознанную, рефлекторную, потому что внезапно любая сущность в первую очередь начинает причинять ему боль. И он вспомнил эту боль.

– Ну наконец-то, ты как? В порядке?

– Нет, не очень, какую дозу пришлось дать в этот раз?

– Восьмикратную, боюсь, тебя придется теперь надолго отстранить, не понимаю, как твое тело выдержало даже эту…

– Да ладно тебе, с огромным запасом, я же говорю, ты недооцениваешь нашу живучесть.

– Их живучесть.

– Не спеши, я еще не совсем здесь, для меня еще наше.

– Ты уже совсем здесь.

– В ближайшем будущем. Неизбежно. Не торопи. И ты знаешь, да?

– Да?

– То что ты меня в финале лишил всего этого мирского разгуляева – я этого тебе никогда не прощу, я же туда только за этим и хожу.

– И это прекрасно, ты наконец совсем здесь, ладно, пошли тестироваться, уже вижу, что все хорошо.

Кэти Тренд

До края света

Верблюдов было пять, и звали их: Джамаль, Аталла, Нака, Тайлак и Таяра; у каждого было свое выражение морды, на редкость понятное. Люди же своих имен не назвали. Их было трое: два парня и девушка, закутанная в платок. Впрочем, платки были и на парнях, но лоскут, закрывающий лицо, оба спустили, войдя в здание аэропорта.

Первого зеркала на карте не было, но оно бросалось в глаза. Прямо посреди холла, на огромной колонне, диссонансно округлое среди прямоугольной скучной архитектуры, строили аэропорт, видимо, еще в советские времена какие-нибудь советские специалисты. И показывало оно совсем не то: не приличного скучного приезжего горожанина в черной куртке, с черным чемоданом на колесиках, а этакого индиану джонса с объемистым кожаным саквояжем. Сказал себе «Ага» и пошарил глазами по холлу, уставленному автоматами. Были там и привычные кофейные автоматы, и автоматы с водой и орешками, и в том числе модный автомат-принтер, распечатывающий картинки из инстаграма. Карта была у него в телефоне, но что-то подсказывало, что электричеством пустыня не богата, а бумага есть не просит. Загрузил карту в инстаграм, засунул в автомат непривычную местную оранжевую бумажку, распечатал восемь цветных квадратиков, удалил пост. Подошел к зеркалу, трепеща, сделал шаг.

Голова закружилась, но ненадолго. Опустил глаза: кожа куртки словно бы выцвела, груз из руки неуклюже плюхнулся на камни пола. Эх, с колесиками-то удобнее было. Из-под длинных брезентовых штанин выглядывали не привычные серо-белые кроссовки, а крепкие рыжие ботинки. Гады. Берцы. Изучить свое лицо не было возможности: зеркало перед ним показывало то, чем он был минуту назад: худого мужчину с черным чемоданом и без шляпы. Сейчас шляпа на нем несомненно была. Ну, неважно.