Надежда Феникса

Проклятие алым шаром ударило фениксу в грудь раньше, чем он успел собрать крылья. От такой мощи он пошатнулся, а Лиза выплюнула ему в лицо:

— Весь твой род будет медленно терять силу. Все твои потомки будут смотреть, как умирает ваша хваленая мощь, мощь вашего пламени. И это будет продолжаться до тех пор, пока от вас не останется лишь горстка пепла. От всех фениксов! Пока вы все не умрете! — Ей даже не надо было повышать голос, сила алой сирин углубляла его до таких высот, что у меня заломило виски. — Или пока одна из нашего рода не полюбит вас искренне и бескорыстно и не отдаст свою силу добровольно и из любви. То есть никогда!

Расхохотавшись ему в лицо, она открыла портал. Над ее ладонью рождался шар памяти, когда прабабушка прошептала очередное заклинание. В него искрящимися лентами потянулась ее память, а Лиза подняла голову и посмотрела будто мне в глаза:

— Придет день — и ты откроешь всем правду, — прошептала она.

Шар памяти, сформировавшись, взмыл с ее ладони и вылетел в окно, вытягивая последние воспоминания ниточками: за миг до того, как в кабинет правительницы алых сирин шагнул дракон, прадед Миранхарда, Феникс рухнул на пол, а Лиза ушла в искрящийся снегом и новогодними гирляндами новый мир. Наш мир. Она успела увидеть, как открывается дверь, как дракон бросается к фениксу, а после межмировой портал сомкнулся.

Так же сомкнулась картина, в которой мы оказались, стянувшись в одну–единственную крохотную точку. Шарик погас и растворился в воздухе.

В воцарившейся звенящей тишине я перевела взгляд на Феникса.

Глава 18. О предках, потомках и новой картине мира

Несколько мгновений я просто смотрела на него, а он — на меня. Потом Феникс шагнул в мою сторону, и я вскочила. Отпрянув, ударилась о подлокотник.

— Не подходи! — никогда не представляла, что у меня может быть такой голос.

Низкий, глубокий и наполненный той самой силой, которую все так жаждали… и так боялись? Или что? Из–за чего? Из жажды обладания уничтожить всех алых сирин? Потому что его дед хотел сделать Лизу своей? Или просто потому что мог?

Все это просто в голове не укладывалось, вообще никак. Я помнила, как исчезали алые сирин, сгорая в огне феникса без следа, и эта картина теперь будет преследовать меня до конца моих дней.

Император больше подойти не пытался, он только поднял руку, будто желая меня остановить. Произнес:

— Надежда, я ничего не знал.

Ну разумеется! Разумеется, он не знал!

— Мне наплевать! — выпалила я.

Феникс рывком шагнул ко мне, успевая перехватить, но я вырвалась с немыслимой силой, с такой же немыслимой силой влепила ему пощечину и вылетела за дверь.

Внутри творилось нечто невообразимое. Если очутившись в этом мире, я думала, что моя жизнь перевернулась с ног на голову, то сейчас она просто рушилась. Я не могла понять случившегося. Не могла его объяснить. Не могла даже представить, как можно уничтожить целый народ… ради собственной прихоти?!

Перед глазами все плыло, когда я влетела в комнату бабушки. Влетела и пошатнулась, пол, потолок, все прочее заходили ходуном. К счастью, моя бабуля даже будучи в нашем мире обладала отменным здоровьем и хорошей реакцией, вот и сейчас успела подскочить, обхватила меня за плечи и резво усадила в ближайшее кресло. Меня трясло, поэтому на плечах тут же появился плед, а сама бабушка опустилась рядом со мной на корточки, заглядывая в глаза:

— Что случилось, Наденька?

Это «Наденька», сказанное с невероятной любовью, меня и доконало. Из глаз хлынули слезы, смывая все увиденное хотя бы на краткие мгновения, когда я ревела. Я же вцепилась в бабушкины плечи, пересказывая то, что произошло в прошлом. Не представляю, понимала ли она хоть что–то, потому что я сбивалась на рыдания, всхлипы и временами вообще лопотала, как младенец, который знает три слова — «мама», «папа» и «дай», а все остальное составляет из набора невнятных звуков.

Бабушка не перебивала вообще. Она так и сидела напротив меня, сжимая мои ладони в своих, пока я плакала и рассказывала все это. Только когда во мне не осталось слов и слез, а плед спереди явно нуждался в хорошей просушке, она глубоко вздохнула. Поднялась.

— Умойся–ка, а я пока чаю для нас попрошу, — произнесла она.

«Какого чаю?!» — захотелось завопить мне, но сил на вопли не осталось. Да и было в бабушкином голосе что–то такое повелительное, чему противиться не получалось в принципе. Поэтому я поднялась и направилась в ванную комнату, где из зеркала на меня глянула красноглазая девица, растрепанная и совершенно отчаявшаяся.

Вздохнув, я поняла, что привести себя в порядок придется. Потому что идти с таким лицом по коридору — позориться. Позорить себя и Миранхарда заодно, еще решат, что дракон совсем с головой не дружит, если катал меня на себе, читай представил в качестве потенциальной избранной.