Надежда Феникса

Когда я более–менее стала похожа на себя обычную, вернулась в комнату, где уже на столике стоял чайник, две чашки и вазочка с угощениями. При одном взгляде на еду меня затошнило, но я мужественно приблизилась к дивану и села, а бабушка, опустившись рядом, разлила чай по чашкам и меня обняла.

Какое–то время мы так и сидели молча, пока я, наконец, не начала ерзать в ее объятиях. Тогда она меня отпустила и подвинула ко мне чашку. Чай мы пили тоже молча, бабуля вообще не напирала. Она безмолвствовала до тех пор, пока во мне не закончилось это молчание, и я не заговорила снова. Первой.

— Не понимаю, — произнесла я. — Я не понимаю, как можно было вот так по щелчку пальцев… просто всех убить?

— Есть вещи, которые мы понять никогда не сможем, — ответила она. — Просто потому, что мы иначе устроены. Потому что нам никогда такое в голову не придет. Что такое возможно. Но…

— Какое тут может быть «но»?! — взвилась я. — Это не просто убийство, это геноцид!

— Тебе нужно мое мнение, Надя? — поинтересовалась бабуля, и я притихла. — Тогда не перебивай. Я пожила больше твоего, видела всякое. История того, другого мира, который стал нашим, тоже видела всякое. Если я в чем–то и уверена, то лишь в одном. Когда мы позволяем злу коснуться нашего сердца и возненавидеть кого–то, пусть даже за самые ужасные вещи, когда мы хотим возмездия, называя это справедливостью, когда желаем нашему врагу испытать то же, что испытали мы, мы сами становимся злом. Подобное принять нелегко, и я не прошу тебя сделать это прямо сейчас. Я просто прошу тебя прислушаться к моим словам и обдумать все. Ты добрая девочка, и я знаю, что у тебя хватит сил пройти через все это и остаться собой.

Она замолчала снова, а я поставила чашку на блюдце столь резко, что она чудом осталась цела.

— Я не могу! — воскликнула я. — Не могу не ненавидеть! Тебя там не было. Ты все это не видела.

— Ты тоже видела лишь искаженные болью воспоминания моей мамы.

— Искаженные болью?! — я вскочила. — Может, сейчас ты его еще и оправдывать будешь? Вроде как ей стоило на все согласиться сразу, и тогда ничего бы не было?

— Никого я не собираюсь оправдывать, — бабушка поднялась, оказавшись лицом к лицу со мной. — Хочу лишь сказать, что это жестокое прошлое не должно разрушать настоящее. Не должно становиться источником новой боли и новых страданий. Да, это ужасно, но мы не можем этого отменить. Как бы мы того ни хотели, нам не под силу изменить прошлое. Мы можем изменить только настоящее и тогда, возможно, наше будущее будет другим.

— Прошлое, настоящее, будущее… — с губ сорвался смешок. — Был уничтожен целый народ. Мы все — сколько нас, четверо? Мы последние алые сирин. Не потому, что все остальные куда–то ушли. Потому что их нет! Их уничтожил император, феникс! И что, все? На этом все? Мы это просто так и оставим?!

— А что ты хочешь сделать, Надежда? — поинтересовалась бабуля, глядя мне в глаза.

Я сложила руки на груди:

— Хочу, чтобы весь мир узнал правду.

— Хорошо. Допустим, он узнает, а дальше что?

Я хмыкнула.

— Дальше решать уже не мне. Пусть драконы и игры решают, нужны ли им такие правители.

Бабушка сначала нахмурилась, а потом прищурилась.

— Ты всерьез считаешь, что Легран знал об этом?

Его имя царапнуло больнее, чем обычно. Гораздо больнее. В памяти зазвучал такой знакомый голос: «Надежда, я ничего не знал», — но я усилием воли выпихнула его из сознания. И все царапающееся тоже.

— Мне все равно, — холодно произнесла я. — Прабабушка оставила шар памяти для меня, она же сказала, что мне нужно рассказать миру правду. И я сделаю это. Я не считаю, что такое нужно прощать, забывать, отпускать и так далее.

— На эмоциях можно многое нагородить, Надежда.

— На эмоциях?! — снова резко выдохнула я. — А впрочем, ты права. Я сейчас на эмоциях, и я бы посмотрела на того, кто на них не был бы после такого.

— Хорошо, — скупо произнесла бабушка. — Я тебя услышала. Решать только тебе, конечно, но я бы советовала еще немного подумать. Хотя бы до нашего возвращения. Никто не узнает, когда ты активировала шар памяти…

С губ снова сорвался смешок, хотя смешно мне не было.

— Феникс знает. Я пришла к нему, чтобы доверить ему тайну алых сирин. Какая же я наивная дура!

— И что? Что он сказал? — кажется, бабуля совершенно не удивилась такому повороту событий. Тому, что я наивная дура и пришла к императору.

— Сказал, что ничего не знал. Странно было бы, если бы он сказал что–то другое.

— Я бы на твоем месте прислушалась к его словам. Вряд ли он стал бы говорить неправду.

Вот тут уже я не выдержала и зло расхохоталась.

— Не стал бы? Он вечно лавировал. Играл словами. Недоговаривал. Разворачивал все так, как выгодно ему. Как он мог не знать то, что натворил его предок? Понятное дело, что дракону, прадеду Миранхарда этот… — Я плотно сжала губы, чтобы не выругаться. — Навешал лапши на уши, но уж в семье–то…