Надежда варвара

— В корзинах есть интисар. — Это одно из немногих растений, которые мэтлаксы не употребили в пищу.

Остаток утра мы ухаживаем за раненой женщиной. Требуется время, чтобы разжевать корни интисара, и еще больше времени, чтобы намазать раненую руку, чтобы она онемела. Пока Химало работает, я издаю успокаивающие звуки и глажу мохнатую головку Шасака, а затем глажу самку по голове, как бы намекая, что мы друзья, что я забочусь о ней. Я снова предлагаю корень, и она берет его, лихорадочно пережевывая, даже когда снова и снова прикасается к комплекту в моих руках. Кажется, она чувствует, что если она может прикоснуться к своему комплекту, то все хорошо. Она шипит на Химало, когда он зашивает ей руку, но в остальном игнорирует его. Иногда я вижу тень, мелькающую перед входом в пещеру, и это говорит мне о том, что самец находится снаружи, ждет, но недостаточно храбр, чтобы войти внутрь. Химало осторожен с самкой мэтлакса, ухаживает за ее ранами, как если бы она была его собственной, и зашивает плоть как можно туже. Закончив, он втирает в рану еще немного пасты интисар и обматывает руку куском кожи, завязывая его на запястье. Самка шипит на него и тут же пытается перегрызть завязки. Химало добавляет больше пасты на внешнюю сторону кожи, посылая мне печальный взгляд.

— Если мы сделаем его невкусным, возможно, она не будет так торопиться его есть.

Кажется, это срабатывает; самка снова жует, а затем корчит гримасу, ее язык щелкает снова и снова, когда она пытается избавиться от онемевшей, вонючей пасты интисар.

— Что теперь? — спрашиваю.

— А теперь, — говорит он, и его голос невероятно нежен, — мы должны вернуть ей ее комплект.

У меня болит сердце. Мне приходится проглотить комок, образующийся у меня в горле.

— Я не хочу этого делать. Я хочу оставить его себе.

— Я знаю. Но хотела бы ты, чтобы кто-то скрывал от тебя твой комплект?

Я бы этого не хотела. Я медленно передаю его, каждая косточка в моем теле протестует. Самка немедленно выхватывает его из моей хватки с удивительной свирепостью, прижимая к своей груди. Она отскакивает назад, шипя на нас в последний раз, прежде чем выбежать на снег. Я слышу пару сердитых улюлюканий и окриков ее пары, а затем они оба уходят, оставляя после себя только свою вонь.

Я снова чувствую себя так, словно мое сердце снова разбивается. В пещере царит тишина. Одеяло, в которое я укутывала Шасака, в моих руках пусто. Это не должно быть так больно, как сейчас, и все же я снова чувствую пустоту и такое одиночество. Я не могу остановить слезы, которые текут по моим щекам.

— Айша, моя пара, — бормочет Химало с такой нежностью в голосе. Он подходит ко мне и обнимает меня за плечи, притягивая ближе к себе. — Это нормально — грустить.

Я всхлипываю у него на плече, уткнувшись лицом в его шею. Я игнорирую возбужденный гул моего кхая, потому что мое сердце слишком сильно болит, чтобы думать о таких вещах прямо сейчас. Я думаю о Шасаке, таком маленьком и доверчивом в моих объятиях… и о том, как его мать схватила его обратно и побежала прочь из пещеры. Все, что мы пытались сделать, это помочь ей. Хватит ли у нее молока, чтобы накормить его? Бросит ли она его снова, чтобы отправиться на охоту, и на этот раз это будет небезопасное место, потому что мы находимся в их пещере? Мое сердце полно беспокойства и печали, и я не могу перестать плакать.

— Шшш, — шепчет Химало мне в гриву. Он гладит меня по спине, снова и снова. — Я с тобой.

По какой-то причине это заставляет меня плакать еще сильнее. Он не со мной. Он бросил меня. Я нашла его только потому, что пошла за ним. Я не могу перестать плакать.

— Все, что я люблю, покидает меня.

— Я здесь. — Его большая рука ложится мне на поясницу, а затем он сжимает мой бок. — Почувствуй, как я прижимаюсь к тебе.

Я качаю головой, мне так грустно, что я чувствую это глубоко в своей душе.

— Ты тоже бросил меня. Ты всегда покидаешь меня.

— Это то, что ты думаешь? — Его большая рука обхватывает мой подбородок, и он заставляет меня посмотреть ему в глаза. Там такая грусть, печаль и любовь, и это заставляет меня страдать снова и снова. — Ты думаешь, я решил оставить тебя?

Я чувствую, как его хвост пытается переплестись с моим, и отмахиваюсь от него. Я толкаю его в плечо.

— Что я должна думать? Когда я нуждаюсь в тебе больше всего, ты поворачиваешься ко мне спиной. Ты уже дважды это сделал! Ты бросил меня после смерти Шамало, и ты снова бросил меня теперь, когда мы снова резонировали. Скажи мне, что я должна об этом думать? — мой голос набирает силу от гнева и обиды.

Он долго-долго смотрит на меня, ничего не говоря.

— Что? — говорю я, чувствуя, что защищаюсь.

Химало вздыхает.

— Я дурак. Я должен был объясниться.

— Да, было бы хорошо, — язвительно говорю я, хотя мне действительно становится легче, когда я слышу, как он называет себя дураком. В конце концов, именно так я называла его наедине.

Он проводит костяшками пальцев по моей щеке, и мне снова хочется заплакать от того, как приятно ощущать это легкое, любящее прикосновение.

— Я ушел от тебя, потому что ты мне небезразлична.