Нагие и мёртвые

— Не знаю, — ответил Мартинес, хотя у него не было сомнений на этот счет: он согласился бы стать сержантом. Он представил три нашивки на рукаве защитного цвета гимнастерки, и ему стало радостно и неловко.

— Ты знаешь, Гроза Япошек, что меня пугает? Нервы у меня никуда не годятся, вот что. Мне часто кажется, что я вот-вот окончательно сдам и ничего не смогу сделать с собой. Понимаешь?

Брауна это беспокоило уже не раз. Он получал некоторое удовлетворение оттого, что признавался в своей слабости, как бы заблаговременно отпуская себе грехи, чтобы, когда они случатся, спрос с него был меньше. Браун бросил камень в воду и наблюдал, как расходятся круги по воде.

Мартинес немного презирал Брауна. Он был рад, что тот подвержен страху.

— Хуже всего не то, что тебя самого убьют, — проговорил Браун, — тогда с тебя спрос маленький. А вот если убьют кого-то из ребят твоего отделения, и по твоей вине. Мысль об этом все время будет тебя мучить. Ты помнишь то разведывательное патрулирование на Моутэми, когда убили Макферсона? Я ничего тогда не мог сделать, но как, ты думаешь, я себя чувствовал, когда оставил его на поле боя и ушел? — Браун нервно отбросил сигарету. — Да, быть сержантом — невелика радость. Когда я впервые попал в армию, то мечтал о продвижении по службе, но иногда задумывался: а стоит ли?.. Что это даст? — Он задумался, тяжело вздохнул и продолжал: — Видимо, такова уж натура человека, что он не может удовлетвориться званием рядового. Получить сержантское звание, конечно, что-то значит. Это признак того, что ты чем-то отличаешься от других. Я лично понимаю свою ответственность. Что бы ни случилось, я знаю, что буду стараться, поскольку мне за это платят. Если ты стал сержантом, значит, тебе доверяют, и я не хочу никого подводить. Я не такой человек. По-моему, это было бы низко.

— Да, нужно держаться, — согласился Мартинес.

— Точно. Что я был бы за человек, если бы получал жалованье и не оправдывал его! Мы — выходцы из хороших районов страны, и мне бы хотелось вернуться домой и честно смотреть в лицо соседям. Поскольку я из Канзаса, мне этот штат нравится больше, чем Техас, а в общем, мы выходцы из двух лучших штатов страны. Ты не должен стыдиться, Мартинес, когда говоришь, что ты из Техаса.

— Конечно.

Мартинес был рад это слышать. Ему нравилось считать себя техасцем, но он никогда не осмеливался хвалиться этим, побаивался чего-то. Как воспримут белолицые его слова о том, что он, Мартинес, из Техаса? Восторг его постепенно начал гаснуть, и ему стало не по себе.

Настроение у Мартинеса явно испортилось, и желание продолжать разговор с Брауном пропало. Он что-то пробормотал и пошел к Крофту.

Браун повернулся и осмотрелся. Совсем близко от него, наверное, все время, пока он вел разговор с Мартинесом, лежал Полак.

Сейчас глаза его были закрыты, и Браун слегка толкнул его локтем.

— Ты спишь, Полак?

— А? — Полак сел и зевнул. — Да, я, кажется, задремал. — В действительности он не спал и слушал разговор Брауна с Мартинесом. Он любил подслушивать и, хотя редко мог извлечь из этого какую-нибудь пользу, всегда получал от этого удовольствие. «Это единственный способ узнать что-то о человеке», — сказал он однажды Минетте. Он еще раз зевнул. — Я немного вздремнул. Мы уже трогаемся?

— Наверное, через пару минут, — сказал Браун. Он чувствовал некоторое презрение к себе со стороны Мартинеса, это немного задело его, но он старался как-то себя успокоить. Браун вытянулся рядом с Полаком и предложил ему сигарету.

— Нет, я курить не буду. Надо беречь дыхание, — сказал Полак. — Нам еще долго идти.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласился Браун. — Знаешь, я старался, чтобы наше отделение не посылали на патрулирование, но, возможно, это не так уж хорошо. Сейчас ты явно не в форме.

— То, что нас не назначали в патруль, совсем не плохо. Мы ценим это, — сказал Полак, а про себя подумал: «Какая же сволочь. Всегда находится такой человек. Из кожи лез, чтобы стать сержантом, а теперь, когда получил сержантские нашивки, его, видите ли, беспокоит, какого мнения о нем подчиненные». — Я говорю точно. Ты можешь не думать, что ребята твоего отделения не ценят то, что ты делаешь для них. Мы знаем, что ты хороший парень.

Браун был доволен, хотя и сомневался в искренности Полака.

— Скажу тебе честно, — произнес он, — ты во взводе только пару месяцев, и я присматриваюсь к тебе. Ты умный парень, Полак, умеешь промолчать, когда надо.

Полак повел плечами.

— Конечно умею.

— Знаешь, какая у меня забота? Я делаю все, чтобы ребятам было хорошо. Может, вы и не замечаете этого, но об этом даже в уставе записано, черным по белому. Я считаю, что если позабочусь о людях, то и они позаботятся обо мне.

— Конечно. Мы всегда поддержим тебя. — Полак считал, что был бы дураком, если бы не сказал то, что хотел от него услышать начальник.

— Сержант легко может стать подлецом по отношению к своим подчиненным, но я предпочитаю обращаться с ребятами справедливо.

«Интересно, чего он добивается от меня», — подумал Полак, а вслух сказал:

— Это единственно правильный путь.