Нагота

Во второй половине XIX века развитие полицейских методов принимает неожиданный оборот, что приводит к кардинальному изменению концепции идентичности. С этого времени она больше не связана исключительно с общественным признанием и престижем человека, а обеспечивает иной вид признания, а именно опознание преступника–рецидивиста в ходе полицейского расследования. Нам, людям, с рождения привыкшим к спискам регистрации населения и учётным записям, нелегко представить себе, сколь затруднительной была процедура установления личности в обществе, не знавшем ни фотографий, ни удостоверений. По сути, именно это стало основной задачей тех, кто считал себя «защитниками общества» от появления и повсеместного распространения типажа, ставшего навязчивой идеей буржуазии девятнадцатого века — типажа «закоренелого преступника». Во Франции, равно как и в Англии, были приняты законы, чётко разграничивающие преступника с первой судимостью, в наказание которому назначалась тюрьма, и рецидивиста, которого уже ссылали в колонию. Необходимость достоверно установить личность человека, арестованного за совершение преступления, становится в этот момент непременным условием эффективности юридической системы.

Именно эта необходимость подвигла в конце шестидесятых годов некого чиновника полицейской префектуры Парижа Альфонса Бертильона на разработку системы опознания личности преступников, основанной на антропометрических измерениях и сигналетической фотографии. Уже через несколько лет эта система приобрела всемирную известность, распространившись под названием бертильонаж. Кого бы и по какой бы причине ни задерживали или ни арестовывали, его тотчас же подвергали процедуре измерения черепа, верхних конечностей, пальцев рук и ног, ушей и лица. Напоследок подозреваемого фотографировали анфас и в профиль, и обе фотографии приклеивались на «регистрационную карточку Бертильона», содержащую всю информацию, необходимую для опознания по системе, которую её разработчик назвал portrait parle

[65]

.

В те же годы двоюродный брат Дарвина Фрэнсис Гальтон, взяв за основу изыскания чиновника английской колониальной администрации Генри Фулдса, начал работать над системой классификации отпечатков пальцев, которая позволила бы безошибочно устанавливать личность преступников–рецидивистов. Любопытно, что Гальтон был убеждённым приверженцем антропометрическо–фотографической методики Бертильона и ратовал за её введение в Англии; однако он продолжал утверждать, что снятие отпечатков пальцев особенно подходит для опознания местных жителей колоний, чьи физические черты имеют свойство смешиваться и казаться одинаковыми для европейского восприятия. Другой сферой, в которой эта процедура стала применяться довольно рано, была проституция: антропометрические методы, дескать, приводили к досадной путанице касательно особей женского пола, так как их длинная шевелюра усложняла процесс измерения. Возможно, логика подобного рода, некоторым образом связанная с расовыми и гендерными предрассудками, и задержала распространение методики Гальтона за пределами колоний, а в случае Соединённых Штатов Америки — её применение в отношении граждан, не являющихся афро–американцами или уроженцами восточных стран. Но уже в первой четверти XX века эта система была введена во всех странах мира, и, начиная с двадцатых годов, она заменяет бертильонаж или используется наравне с ним.

Впервые в истории человечества идентичность перестала быть функцией социальной «личности», показателем её общественного признания и превратилась в набор биологических данных, не имеющих ничего общего с собственно признанием. Человек сорвал с себя маску, которая веками определяла его узнаваемость, и перенёс свою идентичность на что–то, что принадлежит изначально и исключительно ему, но с чем он никоим образом не может себя отождествлять. Отныне признание мне обеспечивают не «другие», подобные мне, мои друзья или враги, и даже не моя этическая способность не соответствовать той общественной маске, что я ношу: мою идентичность и узнаваемость определяют бессмысленные узоры, которые мой большой палец, вымазанный чернилами, отпечатал на листе бумаги в полицейском участке. Это нечто, о чём я не имею ни малейшего представления, с чем я никоим образом не могу себя отождествлять и от чего я при этом не могу отстраниться: нагая жизнь, чисто биологическая данность.