Награда для Героя

— Кингсли, я рад тебя видеть! — на губах вошедшего Поттера играла преувеличенно радостная улыбочка. Гарри не так уж часто позволял себе панибратство по отношению к начальнику, и в другой момент Шеклболт обрадовался бы хорошему настроению своего наваждения, но теперь, после просмотра весьма смахивавших на порнографию снимков, эта фальшивая радость больно резала взгляд Главы Аврората.

— Явился?! Может, объяснишь, что это такое?! — Кингсли подхватил со стола колдографии и швырнул их в лицо человеку, которого прочил в свои преемники (а не отказался бы и в любовники).

— Ох, ты! Кто это выследил нас с Малфойчиком? — дождь из компрометирующих его документов вызвал у Поттера лишь неожиданно циничную усмешку. — Каюсь. Грешен. Но я же человек молодой. В отличие от тебя мне надо ещё кое-что помимо голодных взглядов. Что ты так уставился на меня, Кингсли? Не ожидал? Так спешу тебя разочаровать, я уже давно не тот наивный Гриффиндорский Герой. У-ух… Не надо так сверкать глазами. Да, не святой. Но ты бы только попробовал этого Малфоя! М-м-м… Та ещё штучка…

— Вон…

— Ну, что ты, право слово…

— Убирайся…

— Дались тебе эти колдографии. Ну, сфотографировали! Ну и что?! Кто поверит этим шантажистам?!

— ВОННН!!! — Кингсли выхватил палочку, нацелив её на обманувшего его доверие волшебника, и Поттер, подняв ладони в знак примирения, ретировался из кабинета. И даже вездесущий Мёрфи не заметил, что, прежде чем удалиться в сторону своего отдела, Поттер достал из кармана маленький флакончик и одним глотком выпил его содержимое.

***

Даже привыкшего за свою жизнь ко всяким катаклизмам Начальника Аврората эта сцена настолько выбила из колеи, что он потратил целый час на восстановление душевного равновесия, с особенным удовольствием сжигая в камине кабинета проклятые снимки. А когда, наконец, покинул своё убежище, чуть не сорвался вновь. Эта двуличная тварь-Поттер, вырулившая откуда-то из-за угла коридора, имела ещё наглость доброжелательно кивнуть ему головой и поздороваться. Как будто не было всего этого утреннего кошмара. В тот момент Шеклболт был неспособен на анализ сложившейся ситуации — эмоции брали верх над разумом и логикой. Поэтому странное несоответствие в поведении одного и того же человека в пределах часа не бросилось ему в глаза. Вспомнил он о нём позже… Гораздо позже, когда уже ничего невозможно было изменить и исправить.

***

Гарри Поттер, чем-то явно недовольный и встревоженный, вихрем ворвавшись в отдел, потребовал у дежурного немедленно собрать свою команду по экстренной связи. Берк и Нокс вместе с раньше времени вернувшимся из командировки Марчем и так болтались в отделе, дописывая отчёты по старым делам, здесь же обитал и забежавший проститься перед возвращением в Академию Тэд Люпин, так что общий сбор много времени не занял.

— Ситуация изменилась. Операция начнётся на два часа раньше оговорённого срока… — непривычно сухой отстранённый тон заставил авроров подобраться. Они решили, что командир раскопал что-то действительно неприятное, иначе бы не разговаривал с ними подобным образом. Поттер обычно был немногословен, но сухарём его никто до этого времени назвать не мог.

— Шеф, я предупрежу группы прикрытия, — Фейрфакс, было, поднялся из-за стола, но начальник перебил его на полуслове.

— Я уже сделал это. Они пойдут через портал вслед за нами. Нет времени на незаметное проникновение. Идём по ранее намеченному плану, так, как решили на вчерашнем разборе, — в этот момент Поттер заметил Люпина. — Тэдди, а что ты тут делаешь? Ты уже должен с утра быть в Академии. Отправляйся туда немедленно.

Люпин, прищурившись, взглянул в глаза крёстному и, ни слова не говоря, покинул кабинет. Лицо его занемело от обиды. Во-первых, Гарри никогда, с тех пор, как он окончил школу, при посторонних не называл его этим детским именем, а во-вторых, его только что буквально выставили из комнаты, дав понять, что команда, ставшая ему уже почти семьёй, в нём не нуждается. Проходя мимо крёстного, он едва сдержал рвавшиеся с языка обидные слова, втянув воздух через стиснутые зубы, и только за порогом кабинета понял: с человеком, заменившим ему отца, что-то было не так. Уж больно странным и даже непривычным был его запах. Он хотел вернуться и выяснить в чём дело, но юношеская гордость и нанесённая крёстным обида заставили замолчать интуицию и осторожность. Парень только тряхнул головой, гордо вскинул подбородок и, промчавшись по коридору так, как будто за ним гнался прайд мантикор, влетел в камин, буркнув в последний момент: «Аврорская Академия». Потом он не раз и не два пожалел о своей обидчивости и гордыне, не позволившим ему предотвратить несчастье.