Награда для Героя

— Да, Гарри, с каждым днём меня становится всё меньше и меньше. Порой я даже думаю, что вот-вот совсем истаю, как догоревшая свеча, — пожилая волшебница мучительно закашлялась, и целительница напоила её лечебным отваром. — Теперь мне уже даже тяжело говорить.

— Вы обязательно поправитесь.

— Нет. Ты же сам анимаг, Гарри, и знаешь, что со временем мы начинаем перенимать черты и способности нашей второй ипостаси. Моя кошка уже чувствует смерть.

Блэк открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, и впервые в жизни не смог найти слов.

— Не пытайся меня успокоить, Гарри. Я не боюсь смерти. Представь, что ты сидишь в комнате с друзьями. Вы смеётесь, беседуете, быть может, даже ссоритесь… но постепенно один за другим они прощаются и уходят… один за другим… один за другим… пока ты не остаёшься один… Другие приходят, что-то говорят, но это как будто происходит где-то за стеклом… это уже НЕ ТВОИ люди. Твои — там, за дверью… и постепенно приходит понимание, что и твоё место — там. Ты встаёшь, открываешь дверь и делаешь шаг… это и есть смерть. Разве это страшно? Там — Филиус, Помона, Аластор, Элфиус, твои родители, Августа — они ждут меня.

— Вы забыли упомянуть ещё одно имя — Альбус.

— Он не ждёт. Я часто вижу его во сне в последнее время… что-то мучает его. Он хочет с тобой поговорить.

— Как? Воскрешающий камень потерян, а портрет Альбуса Дамблдора так и не заговорил.

Умирающая волшебница задумчиво прищурилась, с трудом растягивая в улыбке плохо слушающиеся мимические мышцы лица:

— Мне всегда казалось… что молчание его портрета — не какое-то проклятие или сбой чар, а его собственное нежелание говорить… Иди к нему.

— Но горгулья…

— Эта мордредова скульптура… как, впрочем, и весь замок, слушалась только Альбуса… и только терпела нас с Северусом… Она чувствовала, что мы временщики… Ты — другое дело. Гарри… мне кажется… Хогвардс считает тебя своим Хозяином. Ты ведь… тоже чувствуешь… это… — Минерва снова закашлялась, сползая на подушки. Черты и так обтянутого пергаментной кожей лица ещё более заострились и приобрели восковую бледность. Северус метнулся к ней с очередным флаконом, но она, с неожиданной силой отведя его руку в сторону, обняла зельевара:

— Прости… Северус… Гермиона… будьте… счастливы… — и, найдя Гарри уже потухающим взглядом, прошептала:

— По…го…во…ри… Аль…бус…

Лёгкое тело обмякло на руках Северуса, и тот, отведя глаза, глухо сказал:

— Всё.

Гермиона застыла каменным изваянием, по щекам у неё бежали слёзы. Алана плакала, не скрываясь.

Блэк прошептал слова прощания и вышел из комнаты, которую посетила Госпожа Смерть.

Горгулья отпрыгнула с его дороги, даже не пытаясь заикнуться о пароле. Старый кабинет Дамблдора встретил Гарри тишиной и запустением. Нет, пыли здесь не было и в помине — эльфы знали своё дело, но сама аура помещения отдавала чем-то заброшенным, нежилым. На единственном оставшемся в кабинете портрете был изображён маг с гривой седых волос и длинной бородой, украшенной колокольчиками, одетый в голубую расшитую звёздами мантию.

— Профессор Дамблдор.

— Здравствуй, мой… Здравствуй, Гарри.

— Значит, профессор МакГонагалл была права? Ваш портрет всегда умел говорить, — Блэк смотрел на изображение человека, которого когда-то боготворил… и не мог понять, что же он к нему чувствует.

— Ты ненавидишь меня, Гарри?

— Нет… не ненавижу. Когда-то я вас любил… как деда, которого у меня никогда не было. И даже когда узнал, что вы меня использовали, сумел понять… мне ведь тоже приходилось посылать людей на смерть. Но потом… Почему, профессор? Неужели вы не понимали, к каким последствиям это всё приведёт?