НАИРИ

Я не успел додумать: в проходе появилась Раушания, за ней возник летчик – высокий рыжий татарин с несколькими шевронами на рукаве.

Они прошли мимо нас, покачиваясь и хватаясь за спинки – головы сидящих, как примагниченные, поворачивались вслед.

Я привстал и тоже посмотрел назад.

Картина, кажется, сложилась. Хотя лучше ей было не складываться.

Дойдя до последнего ряда, бортпроводница склонилась к креслам нашей стороны. Пассажиры – мужчина, женщина и девочка лет двенадцати –суетливо выбрались в проход. Летчик шагнул на освободившееся место, согнулся, исчез за спинками.

Даже минимально подкованный в авиации человек понимал, что в «Боинге-737» лишь из последнего иллюминатора можно разглядеть правую основную стойку шасси, спрятанную под центропланом.

Я знал по литературе прежних лет, что осмотр внешних повреждений воздушного судна изнутри должен производиться скрытно от пассажиров, чтобы не вызывать нервозности. Видимо, прямой, как дубина, двадцать первый век все существенно упростил.

Мне почему-то не сделалось страшно, хотя теперь я понял все.

«Паззл» сложился; причем так, как складываться было нельзя.

Казалось, прошла вечность прежде, чем летчик выпрямился, снова возник между кресел, что-то сказал бортпроводнице и почти бегом ушел в нос.

Должно быть, он уже запер за собой бронированную дверь пилотской кабины, а задернутая занавеска все еще колыхалась, точно ее трогали взгляды пассажиров.

Раушания махнула рукой согнанному семейству – они по-мышиному юркнули обратно на свои места.

Шум в салоне вдруг смолк. Еще не прозвучало ни слова, но кругом упала тишина. Только гудели снаружи мощные «пылесосы» да скрипел старый планер.

И еще – отчетливо свистел ветер, обдувая невидимую стойку шасси.

Стюардесса прошла мимо нас и тоже скрылась за занавеской.

Через несколько секунд свист прекратился: шасси убрали.

– Что случилось?

Моя соседка говорила почти спокойно.

Впрочем, скорее всего

– Узнаем, – коротко ответил я.

Страх во мне еще не возник; билась лишь одна – должно быть, естественная – мысль. Точнее, жгучий вопрос, заданный неизвестно куда, но ждущий ответа: почему для такого случая судьба выбрала не кого-нибудь, а меня.

Меня – единственного и неповторимого на свете, вечного во все времена, летящего в законный отпуск, радующегося жизни и приятно тоскующего по любимой жене.

Такого никогда, ни при каких условиях не могло случиться со мной.

А если случилось, то на самом деле не случилось, я лишь видел нехороший сон.

Нужно было проснуться.

Или встать, перешагнуть через учительницу, дернуть стоп-кран и оказаться на земле, предоставив остальным погибать без меня.

–…Уважаемые пассажиры…

Панель над головой заговорила, поперхнулась и продолжила.

–…Приносим вам извинения. По техническим причинам, неисправность шасси, наш самолет совершит посадку в аэропорту обслуживания…

– Где именно?

Громкий вопрос прозвучал так, словно мужчине позарез требовалось знать, на какую полосу попытаются посадить наш самолет, у которого что-то произошло с колесами шасси после того, как была пройдена скорость принятия решения и не осталось возможности затормозить.

В проход высунулась Раушания. По трансляции говорила другая, более взрослая бортпроводница. А эта, видимо, стояла за занавеской и слушала происходящее в салоне.

– Где именно мы будем садиться?

Любопытный пассажир еще не очень волновался; въедливость была его чертой.

Злобная малышка к малиновом сарафане скрылась, динамик щелкнул и сообщил голосом зрелой:

– Пункт назначения – Бургас или Казань. Это будет уточнено позднее.

Соседка слева шумно поднялась и пошла в хвост, где прятались туалеты второго класса.

2

– Это называется «приплыли». Вот вам и двадцать первый ряд при тринадцатом числе.

Глаза соседки тонули в глубине.

Я не сразу сообразил, сколько времени промелькнуло с момента оглашения приговора.

Кажется, не более секунды, но толстая учительница опять сидела рядом, а весь проход, от хвоста до занавески, был заполнен плотной очередью в те места, куда она успела вперед всех.

Видимо, я отключился от реальности в лихорадочных мыслях.

– Тринадцатое во всем мире, но оно выбрало именно нас, несмотря на «двадцать одно».

Я кивнул.

Ничего не оставалось, мои каббалистические теории рассыпались в прах.

– Это… опасно, что с нами случилось?

– Думаю, что нет, – ответил я, хотя думал иначе.

Промолчав соседка, погладила себя по ногам.

– А что именно случилось, полагаю, в точности не знает даже экипаж. Узнает на земле.

– На земле…

Два простых слова показались мне печальным эхом.

Эхом всего, что еще час назад казалось незыблемым.

– Вы думаете, мы там окажемся живыми?

– Уверен.

Кажется, ложь прозвучала убедительно.

Я знал, что даже малейшая неисправность в воздухе имеет самые худшие перспективы, а неполадка шасси к малейшим не относилась.

Но я не мог ей этого сказать.

Потому, что она была женщиной, а я – мужчиной.

Потому, что мы летели в разные места, и если бы прилетели, то расстались навсегда и оставили друг о друге память этих минут.