НАИРИ

– То, что женщина так просто открывает свой возраст.

– Так я же собираюсь за вас замуж. Здесь нет условий.

– Насчет условий – в точку. Я не могу пригласить вас в ресторан, как в поезде. Хотя сделал бы это с удовольствием.

Когда-то я умел вести с незнакомыми женщинами ни к чему не обязывающие витиеватые беседы, полные кинематографического ослоумия.

Сейчас я неожиданно вернулся в прошлые времена. Это было смешно, но, вероятно, тоже входило в рамки моего настроения.

– Спасибо, – тепло ответила соседка. – Доброе слово и кошке приятно.

Она выглянула в иллюминатор.

Линия ее спины была изящной, между лопаток нежно проступала еле заметная застежка.

Ударив волной воздуха по барабанным перепонкам, впереди захлопнулась входная дверь.

Соседка повернулась ко мне:

– Скоро полетим?

– Не знаю. Думаю, скоро. Сколько можно стоять на земле? Они уже объявляли «пристегнуть ремни»? Я как-то все прослушал.

– Я тоже. Отключилась на свои мысли. Наверное, объявляли – вон девушка ходит по рядам. Тут так шумно, в ушах звенит.

– Да уж, – я кивнул. – Детский лай и собачий плач сведут с ума кого угодно. В бизнес-классе, наверное, хоть младенцев нет.

– Младенцев там нет, да, – сдержанно подтвердила женщина. – Но…

Поморщившись, она не договорила.

У меня вырвался очередной вздох. Сидеть в бесцеремонной массе соотечественников было утомительно.

Многочисленные дети орали, как резаные; старуха слева возилась, словно медведь перед берлогой.

В будущем году стоило приложить все усилия, чтобы лететь не среди этого колхозного сброда.

–…Мужчина, вы почему не пристегиваетесь?

Неприветливая стюардесса стояла у нашего ряда.

У нее были матовые черные волосы и круглое невыразительное лицо с узким ртом; небольшие неопределенно зеленые глазки сверлили злыми буравчиками.

– Сейчас пристегнусь, – я все-таки опять ей улыбнулся. – А конфетки будут?

– Вам – нет, – отрезала бортпроводница и отвернулась к левой стороне.

Ее маленький зад выражал пренебрежение мною как лицом противоположного пола.

Соседка справа засмеялась.

Пожав плечами, я полез искать концы своего ремня.

Справа за бортом щелкнуло, потом загудело – сначала тихо, затем громче и громче.

Пилот компании «Татарстан» строго придерживался правил: несмотря на закрытые двери, первым запустил двигатель со стороны, противоположной отъехавшим трапам.

Салон мелко затрясся; старому самолету не хотелось лететь.

Женщина поправила на животе ремень.

– Вы знаете, какое сегодня число?

– Конечно, – кивнул я. – Тринадцатое июля.

– Тринадцатое.

Она разгладила черную юбку, не прикрывающую поблескивающих коленей.

– Ну и что?

Я пожал плечами.

– Вчера было двенадцатое, завтра будет четырнадцатое.

– Вы знаете, сколько себя помню – боялась летать. И сейчас боюсь.

– Не бойтесь, – я усмехнулся. – На машине ездить гораздо опаснее. И, кроме того, взгляните на вещи с другой стороны. Тринадцатое число сегодня во всем мире, даже на Южном полюсе. Если все начнут бояться, Земля остановится.

– Интересная теория.

Щелкнуло и загудело слева.

– А вы интересная женщина. Сейчас мало кто задумывается над такими суевериями.

– Сейчас на самом деле все потеряло значение. Во главе другие приоритеты, лишь бы просто живым остаться. Но я помню случай из детства, из тех времен, когда билеты на самолет было не в любой день легко достать. Один папин знакомый куда-то сильно спешил, сидел в аэропорту перед рейсом и ждал, когда освободится бронь. Дождался – там был только тринадцатый ряд. Он отказался от билета и никуда не полетел. Смешно?

– Именно что смешно. В каждом самолете есть тринадцатый ряд и каждый раз в нем кто-то летит. Вот у нас сегодня – целых шесть человек. Если что-то случится с ними, то случится и с нами. Но с нами ничего не случится, значит и они долетят без проблем.

– Если все подряд не сломают ноги, спускаясь по трапу, – возразила женщина, бросив через меня недобрый взгляд на бывшую учительницу.

Видимо, та успела ее чему-то поучить до моего появления.

– Ваша теория еще интереснее, – я усмехнулся. – Но мы с вами не все, мы пойдем по другому трапу.

– Договорились, – она серьезно кивнула. – По другому, так по другому.

Справа уже не гудело, а позванивало. Двигатель прогрелся, Пратт вместе с Уитни знали свое дело.

– На самом деле, если на то пошло… В каком ряду мы с вами сидим?

– Если честно, не знаю. А в каком?

– В двадцать первом, – ответил я, не задумываясь, почему женщина с красивыми ногами не знает своего ряда.

– И что это меняет?

– Все.

Женщина смотрела непонимающе.

– «Двадцать одно» – счастливое очко. «Тринадцать» им гасится. Минус с плюсом обращаются в ноль.

–…Возьмите вкусняшку!

В проходе стояла бортпроводница и, маслясь улыбкой, держала перед пенсионеркой поднос с конфетами. Я потянулся, захватил целую горсть и молниеносно отдернул руку. В ответ раздались такие звуки, что промедли я долю секунды – и острые ноготки, покрытые бесцветным лаком, впились бы в меня.

Соседка восхищенно покачала головой:

– Ловко. Вашей быстроте позавидуют десять кошек.

– Быстрота спасает жизнь. Держите.

Я раскрыл ладонь, она взяла леденец в зеленой обертке.