Наизнанку

Лазарев заржал первым, его смех заглушал только писк Яны, которая спорила с отцом на «громком шепоте». Она поджимала губы и дергала носом, всячески показывая недовольство.

— Виктор Викторович? — В шатер вошел служащий, он нервно переминался с ноги на ногу.

— Что?

— Начальник охраны просит вас подойти. Камеры по периметру ресторана выключились.

— Как?

Я встал с перил и обвел взглядом территорию. Главное здание ресторана погрузилось в темноту. Фонари трассы в просвете леса, погасли по щелчку. Сердце остановилось, а потом вошло в привычный для стрессовых ситуаций ритм. Чуть медленней, чтобы сохранять спокойствие.

— Не знаю. Они просят вас подойти.

— Пусть Буба разберется, — Серега громко свистнул, подзывая коротышку. — Моисей, останься.

Трепет в груди не предвещал ничего хорошего. Обведя шатер взглядом, понял, что мы в ловушке. Открытое пространство, как на ладони. Нет стен, только стеклянная ширма, за которой был домик охраны. Тревога только усиливалась.

— Вставай! — крикнул я Янке, которая увлеченно беседовала с Мариной. Девчонки как раз сидели у стеклянной витрины.

— Если хочешь пригласить даму, то можно это сделать нежнее?

Прожектора, стоящие в зарослях кустов, окружавших зону открытого ресторана, стали выключаться один за другим, погружая территорию в темноту. Пнул Лазарева, головой указывая на фонари. Толпа в соседних шатрах зароптала. Голоса становились все громче. Началось движение, сопровождаемое резкими мужскими криками.

Я стоял посреди шатра, оценивая обстановку. К нам подбежал Динар.

— Шеф?

— На пол! — заорали мы с Лазаревым в голос.

Прыгнув в конец шатра, схватил Яну за руку и, прижав к себе, повалил на пол, цепляя застывшую Марину. В этот момент перепонки взорвались от привычно громкого шума выстрелов. Привычного для меня, но не для нее.

— Олег! Олег! — визжала Яна, все крепче прижимаясь ко мне.

— Тише, — перевернувшись, я лег на нее так, что грудью ощущал вибрацию крика ужаса. — Марина! Под стол! Моисей! Все под стол!

Звук выстрелов смешался со звоном бьющегося стекла, хлопками взрывающихся бутылок шампанского, женским визгом и мужским матом. Своими руками зажал уши Яны, она смотрела на меня огромными голубыми глазами, не моргая. Губы дрожали, а по лицу размазалась красная помада.

— Тише, — я достал пистолет из-за пояса, пытаясь, хоть что-то рассмотреть, вытянул голову. В лицо тут же посыпались осколки. У парковки стояли два черных джипа, откуда и стреляли. Слишком темно, чтобы разглядеть номера. Вся территория комплекса погрузилась в сумерки. Только вдали моргали фары машин, сигнализация которых сработала от громкого шума. Стрельба была бесцельной, просто палили, щедро размахивая автоматами. Ничего не сделать. Я обвел взглядом шатер, на столбе которого была закреплена камера, выходящая на парковку. Это наши камеры, они не управляются с центрального пункта. Только бы не попали.

— Всем лежать! — выстрелы стихли, но никто не шевелился.

— Нет! Не уходи! — Янка вцепилась в руку, когда я стал подниматься.

— Моисей! — встав на колени, я сгреб девчонку на руки и передал отцу, лежавшему под столом.

Лазарев начал шевелиться, сбрасывая с себя осколки стекла от разлетевшейся ширмы.

— Говорил же, что бороду нужно отпускать, чтобы скрыть шрамы!

— Придурок! — Серега стал вытирать изрезанное лицо рукавом. — Что делать?

— Эвакуация! Что еще?

— Я подгоню машины. — Динар вскочил и, перепрыгнув через стол, помчался в сторону парковки.

— Шеф? — в шатер вбежали Буба и Сизый.

— Кто? — взвыл Моисей, выбираясь из-под стола.

Были обстреляны только ближайшие к парковке шатры. Газон был усыпан ошметками белой ткани, лепестками цветов и бокалами. Гости стали разбегаться, натыкаясь друг на друга. Женские крики переросли в вопли, отчего завибрировали перепонки. Ненавижу женскую истерику, потому что нет ничего стихийнее.

— Машина у входа, Виктор Викторович, надо ехать!

— Так, — Моисеев прижимал к груди дочь, его взгляд скользил по толпе. — Миша, бери своих и уезжай. Олег, увези Яну! Увези!

Я снял пиджак и накинул на ее плечи, чтобы скрыть сползающее платье, затем перекинул через плечо тихо всхлипывающую Янку.

— Лазарь!

— А?

— Сними камеры, без них не уходи! Никому не слова! Даже Моисею!

Лазарев кивнул и умчался обратно в шатер. Яна перестала биться в истерике, только по щекам скатывались слезы. Всю дорогу до дома она молчала. Салон авто был наполнен страхом, я видел, как она трясется. Яна забралась на сидение с ногами, сбросив шпильки, обняла колени руками и положила на них голову. Когда-то идеально уложенные локоны, теперь свисали, в них застряли лепестки роз, и кое-где блестели осколки стекла. Сейчас она была похожа на ту, которую я увидел впервые много лет назад… Хрупкая, как снежинка, которая растает при малейшем касании. Такая грустная и беззащитная.

Яна протянула ко мне руки, как только я открыл пассажирскую дверь. Вялая улыбка растеклась по ее лицу.

— Это становится твоим фетишем!

— Что?

— Портить мои рубашки, — на белой ткани были отпечатки ее красной помады. — Придётся обновить гардероб.

— Я подумаю об этом завтра?