Накануне февраля

Олег Валентинович умер лежа на спине. В районе кисти левой руки из-под одеяла что-то торчало. Я откинул покрывало. Оказалось, что это уголок фотокарточки, на которой были изображены его дочери. Кроме этого вместе со снимком лежал клочок вырванного из какой то книги листа. Я поднял его и начал читать вслух: «Не смотря ни на что, пока светит солнце, крутится планета и на ней продолжается жизнь, человек не уходит в никуда. Да, через поколение или два останется совсем мало людей, помнящих его имя, а затем испарится и эта память. Но порывы ветра, которые когда-то наполняли его легкие, не перестанут играть в кронах деревьев. Оброненные им в минуты радости или горя слезы впитаются землей и они прорастут полевыми цветами. Высказанные им однажды мысли будут откликаться эхом из поколения в поколение. Его боль и чувства, так или иначе, знакомы каждому из нас. Ну а завершение этого пути, которого он так боялся и оттягивал всеми возможными способами, ожидает и всех нас». Все остальные молчали. Было очевидно теперь, что он предчувствовал свой конец, понимал, что это может произойти. Но почему же тогда ничего не предпринял?! У него было слабое сердце. Он страдал. Бухгалтер обожал своих дочерей, но не сделал абсолютно ничего, чтобы снова их увидеть, обнять, почувствовать тепло родных прикосновений. Он просто ждал. Настоящий смысл его отношения к этому неизвестен. И мы можем лишь догадываться. Возможно, что вся история Олега Валентиновича о причинах появления в изоляторе, столько раз рассказанная нам, не была правдой. Может быть, своим уходом он обрубал концы и исключал вовлечение его семьи в эту историю. А может все было по-другому. Но этим человеком двигало одно. Любовь к своим близким! Так, как это понимал он.

Сотрудники СИЗО провели осмотр, врач официально зафиксировал факт смерти. Тело положили на носилки и унесли. Потом пришли и забрали принадлежавшие бухгалтеру вещи, а также постельное белье. К вечеру этого дня каждого из нас отвели на беседу с оперативным работником. Вышло так, что меня привели последним. Офицер внимательно выслушал объяснения, после чего записал их. Вскоре я был снова в камере. Табачный дым заполнил собой все свободное пространство. Я присел за стол и закурил, хотя можно было этого не делать. Пустая койка скончавшегося чернела металлом. Каждый думал о своем. В последние дни мы видели, что бухгалтер чувствовал себя неважно и поэтому старались курить по очереди, либо максимум вдвоем. Теперь это неважно. И дым не рассеивался в камере до глубокой ночи. Как все-таки в подобные моменты обнажаются чувства. Когда кто-то рядом с тобой уходит из этого мира в другой. И здесь не важно веришь ли ты или нет. Человек уж так устроен. И наряду с воспоминаниями об ушедшем, ты понимаешь правильно намек. Свидетельство того, что и ты когда-то тоже уйдешь. А Земля не перестанет крутиться вокруг своей оси. И твоя жизнь будет в конечном счете состоять из конечного количества. Как забавно, что в математике и физике люди понапридумывали для своих формул кучу постоянных величин. Постоянных, неизменных и бесконечных. Их существование обусловлено стремлением человека к вечности. И каким антагонизмом к этому выступает конечное количество рукопожатий, сделанных шагов, совершенных вздохов и выдохов, поцелуев и объятий, пролитых слез, обжигающих кожу пощечин, произнесенных и услышанных в ответ слов.

На утро пришло облегчение. Сон прогнал тоску. Зазвучали шутки и смех. Все снова собрались за столом. И правильно. О существовании смерти надо думать лишь в отведенное время, а в остальное надо думать о жизни.

Через две недели с небольшим следователь сдержал данное мне слово. Вынесенное им постановление об отмене примененной ко мне меры пресечения и изменения процессуального статуса перелистнуло в моей жизни новую страницу. Незадолго до этого у меня состоялся разговор с Сергеем.

— Ну что? Как ты? Устал наверное ждать когда уже соскочишь отсюда?! — начал он.

— Да. Конечно. Так бы сидел и сидел. А тут каждый день ждешь, что вот загремит замок, откроется дверь и все закончится.

— Ну да. Забавная штука. Но я считаю, что если не знаешь, то проще живется.

— Согласен. Но все-таки, Сергей, в моем случае лучше знать, что отпустят. Так спокойнее.