Наличники

Перья на его шапке, обрызганные кровью, качались, словно бешеная птица в полете. Камлауши вдруг воскликнул что-то на том самом языке, который Руслан еще недавно понимал, и в то же мгновение его грудь пронзила сабля защитника крепости. Руслана тут же вернуло в тело, и его прошила нестерпимая боль. В голове билась последняя мысль – имя Оничка и такое яркое и болезненное сожаление, что он не успел ее защитить.

А потом Руслан проснулся, ощущая фантомную боль в том месте, куда во сне ударила сабля, и холод в кончиках пальцев.

Аня приехала в Город утренним рейсом. К одиннадцати часам она уже была в центре, где они договорились встретиться с Гаянэ на ланч. Тетушкам же просто сказала, что едет поработать в архив, и отключила звук у телефона, чтобы не отвлекаться.

Красивые светящиеся арки на Баумана уже убрали, как и новогоднюю иллюминацию. Город жил ожиданием весны, укрытый белым одеялом. Плитка, как и всегда, скользила под ногами, голуби не спешили улетать от прохожих, а уличные музыканты у памятника Шаляпину продолжали что-то гнусаво петь под плохо настроенную гитару. И громада красной кирпичной колокольни Богоявленского собора уносилась ввысь, припыленная снегом, как сахарной пудрой. В этот утренний час улица, летом заполненная людьми в любое время дня, была полупуста. Только туристы и студенты, бегущие перекусить между парами в одну из многочисленных кафешек, встречались ей.

Оставив позади несколько кварталов, Аня вышла к монументальному Дому печати, где сейчас расположилась гостиница «Ногай», названная в честь тех самых возможных предков Руслана – и самой Ани. Это было одно из ее любимых зданий в городе, так пугавшее в детстве и так завораживающее сейчас ленточным остеклением, бетонными опорами и формой, напоминавшей раскрытую посередине книгу. Полюбовавшись на здание с минуту, Аня свернула в переулок и направилась к бетонной крутой лестнице. От знакомых мест щемило сердце, поэтому она и решила прогуляться кружным путем, зная, что Гаянэ по традиции опоздает.

На Профсоюзной, перебежав через дорогу на красный, Аня не стала задерживаться. Вместо этого она поднялась по Кави Наджми мимо живописных развалин гостиницы Дворянского собрания, новостроек слева и более старинных домов справа прямо на Кремлевскую. Нельзя было не застыть на углу, любуясь панорамой кремля в конце улицы, но Аня все же поспешила перейти на другую ее сторону. Впереди маячили две позднесоветских высотки – учебные корпуса – и само белоснежное главное здание с комплексом построек университетского городка. Но ее путь заканчивался раньше – у здания по левую руку, трехэтажного, сверху жилого, а снизу заполненного разными кафешками. Тут же находилась и пиццерия, куда ее позвала подруга. Аня не успела застать ее открытие – к тому моменту она уже уехала в Джукетау. Но Гаянэ хвалила местную пиццу.

Аня написала ей и взяла меню. Подруга просила выбрать на свой вкус, так что она погрузилась в процесс решения, какая может быть вкуснее. Остановившись на привычной ветчине и грибах, Аня попросила еще графин облепихового чая на двоих и откинулась на спинку кресла. Гаянэ забронировала место у окна, так что, пока ждала заказ, Аня могла понаблюдать за пробегающими мимо по улице студентами и работягами. Вот звякнул колокольчик на двери, и она услышала знакомый голос. В ту же минуту вихрь в бежевой шубе и сапогах на шпильках ринулся к ее столику. Гаянэ – на четверть украинка, на четверть армянка, наполовину татарка – кинулась обниматься, даже не сняв верхнюю одежду и не дав Ане встать с кресла.

Не сразу отстранившись, она внимательно всмотрелась в ее лицо и воскликнула:

– Боже, да тебя совсем, что ли, дома не кормят?!

Большие зеленоватые глаза буравили Аню, а кончик горбатого отцовского носа Гаянэ так и подрагивал – как каждый раз, когда она пыталась сдержать слезы. Аня улыбнулась, ощущая, как ее окутывают знакомое тепло и радость от встречи. Будто кусочек сердца оттаял.

– А ты вообще не меняешься, – в ответ сказала Аня, и Гаянэ расплылась в ответной улыбке.

Скинув шубу, она плюхнулась в кресло напротив, загородив вид из окна. Оценивающе посмотрев на Аню, подруга выдала заключение:

– Но выглядишь ты наконец-то получше, чем в последний раз, когда я приезжала в этот твой Джукетау.

– Так говоришь, как будто это город виноват в том, что я плохо выглядела.

– Ну, ты хоть краситься начала. Уже прогресс! Когда-нибудь я доберусь и до твоего гардероба.

– А чем тебе не угодило мое платье?

– Как минимум старомодной длиной. Хотя нет. Такое уже даже бабушки не носят.

– А вот сейчас было обидно! Это вообще-то мое любимое платье! И цвет мне идет!

Трикотажное, с длинным рукавом платье цвета бургунди Аня нашла на какой-то барахолке в Городе еще за два года до своего отъезда. Оно напоминало ей о счастливых днях, когда она еще без труда умела находить радость вокруг.

– Рассказывай, что у тебя нового, – Гаянэ откинула назад смоляные волосы и облокотилась о стол. Она-то была одета по последней моде: природа не обделила подругу ни вкусом, ни фигурой, а родители – средствами.