Нам было по девятнадцать

Около восьми часов вечера, а по-зимнему очень поздно, Валя с матерью и с маленькими сестричками и братиками добрались до тетки, к самой хлюстенской больнице. Несколько дней Иконниковы провели там, но оттуда выгнали их фашисты. И пошли они дальше бродить по городу без продуктов, без теплой одежды.

Глава 6.

30 декабря в семь утра стихла канонада. Замолчали вдруг пушки и «катюши».

Не помня себя от радости, Валя бежала на свою окраину. На пути ее встречались бойцы. Они были радостны, смеялись. Валя обнимала их, целовала, кричала в восторге слова благодарности и бежала дальше, в сторону реки: к себе на улицу Свердлова.

Не веря своим глазам, девушка вбежала в свой дом. В ее комнате сидели «наши»! – командиры, красноармейцы. При появлении в доме хозяйки, красноармейцы встали – так были рады они тому, что законные жильцы этого дома живы. Командир встал вместе со всеми и восторженно приветствовал:

– Ура! Хозяйка! Жива!

– Родные вы наши! Прогнали немцев. Родные вы наши!… – невнятно бормотала Валя, переживая, кажется, неизвестное до сих пор счастье жить, дышать свободно, среди своих. Она была немного смущена теплотой встречи, оказанной ей.

Глава 8

Захваченная бурным потоком волнений, Валя поспешила искать бабушку с дедушкой, живших на одной с ними улице, около церкви. По пути Валя видела много, очень много трупов жителей улицы Свердлова. Многих знала она с самого раннего детства. Позднее, когда жизнь города восстановилась, Валя прочитала в печати о том, что потери среди жителей улицы Свердлова за дни боев составили четыреста человек.

Валя пробиралась среди развалин и пепелищ, шаг за шагом приближаясь к цели. Но бабушкиного дома не оказалось. На том месте, где он стоял еще недавно, теперь развалины. Около этих развалин Валя увидела жуткую, леденящую кровь картину: на снегу, рядом лежали двадцать пять или тридцать безжизненных тел наших бойцов и командиров. Черные, обугленные, как головешки дров на пожаре, только обутые в валенки ноги были у них целые.

Валя смотрит, смахивает слезы и не может понять, как же это произошло?

Бабушка нашлась на другом конце города, на улице Поле Свободы. Там много было беженцев из районов города, охваченных сильными боями. Бабушка рассказала Вале, что во время боя наши бойцы-санитары клали тяжелораненых под окном ее дома. Они рассчитывали вывезти их, потом из боя и передать в госпиталь. Бой все усиливался и наши отошли. Немцы заняли дом и вскоре подожгли его. По-своему, по-фашистски, расправились они с беззащитными, тяжело раненными красноармейцами. Они хватали их за ноги, свирепо кричали что-то и совали их головой в пламя горящего дома. Бойцы бились, кричали и умирали в нечеловеческих муках. Когда же извергам и палачам и самим становилось нестерпимо жарко, они вытаскивали из огня обуглившееся тело заживо сожженного человека и бросали его в снег. Затем принимались за следующих. И так пока всех не сожгли.

«Сверхчеловеки», носите красивые, глянцевые открыточки, а сами.… Какие страшные, черные дела творите, звери» – думала Валя бледная от пережитого и душевного негодования.

Валя видела местных жителей и бойцов, которые с разных концов вереницей шли к обугленным трупам. Люди наши при первом взгляде на тех, кто недавно еще жил и сражался, содрогались от ужаса чудовищного злодеяния. Слез у свидетелей этого преступления не было, в их глазах горела ненависть. Люди сжимали челюсти и каждый думал, что он, именно он отомстит фашистам и будет биться с ними до тех пор, пока не уничтожит всех этих извергов до единого.

Девять страшных дней непрерывных боев за Калугу остались позади.

Валя вышла на улицу. Стояла удивительная тишина. На черном бархате неба сверкают крупные звезды.

Никто из калужан не знал, сколько фронтовых путей, дорог придется пройти ему в Великой войне. Не знала Валя того, что ее, комсомолку, ожидала длинная боевая дорога до самого фашистского логова – Берлина, в составе воинской части, освобождавшей Калугу.

Он с Волги, я с Оки

– Шарипов!

– Я, товарищ командир.

– Не ухаживай за поваром, как за барышней.

На узкоглазом лице Муссы вспыхивает и гаснет улыбка, лицо становится серьезным и даже грустным. Я знаю, что здоровяк Шарипов всегда голоден, и его голова часто занята мыслью, как достать поесть. Пожалуй, это самая трудная проблема весной 1942 года здесь, под Зайцевой горой, где бои идут уже много месяцев.

Мусса – татарин. В моем маленьком взводе бойцы восьми национальностей, но больше всего казанских татар.

Мусса Шарипов выделяется среди них. Он крепок, как дуб, широк в плечах, силен, ловок, остроглаз. И смел, как может быть смел красноармеец, воюющий у этой чертовой горы, проклятой не только армией, но и населением этого исконного русского края.