Как оживился пионерский лагерь,Когда он, кончив кропотливый труд,Легко раскрыл из розовой бумагиИм сделанный впервые парашют.Рвался из сердца радости избыток,Когда, с березы брошенный, шурша,На тонких стропах из суровых нитокНес парашютик два карандаша…Горит закат. Дорогою знакомой,Чуть угловат, медлителен, плечист,Идет не торопясь с аэродромаИзвестный чемпион-парашютист.В его глазах мелькают жест пилота,И купол неба светло-голубой,И шаг с крыла, и тень от самолета,И струны строп, и шелк над головой.А он, рукою волосы откинув,Припомнит лето, лагерные дни,Как сквозь туман, неясные картиныВдруг проплывут из детства перед ним.Он вновь увидит пионерский лагерь,Он вспомнит долгий, кропотливый трудИ первый свой из розовой бумагиИм сделанный когда-то парашют.
Николай Майоров
(1919–1942)
В госпитале
Он попросил иссохшим ртом воды.Уж третий день не поднимались веки.Но жизнь еще оставила следыВ наполовину мертвом человеке.Под гимнастеркой тяжело и грубоСтучало сердце, и хотелось пить.И пульс немного вздрагивал, а губыЕще пытались что-то говорить.Врачи ему при жизни отказали.Он понял все: лекарства ни к чему.В последний раз он попросил глазами —И пить тогда не подали ему.Хотелось выйти в улицу, на воздух.Локтями дверь нечаянно задеть.А ночь была такая, что при звездахЕму не жалко было умереть.
«Нам не дано спокойно сгнить в могиле…»
Нам не дано спокойно сгнить в могиле —Лежать навытяжку и, приоткрыв гробы, —мы слышим гром предутренней пальбы,призыв охрипшей полковой трубыс больших дорог, которыми ходили.Мы все уставы знаем наизусть.Что гибель нам? Мы даже смерти выше.В могилах мы построились в отряди ждем приказа нового. И пустьне думают, что мертвые не слышат,когда о них потомки говорят.1941 г.
«Когда к ногам подходит стужа…»
Когда к ногам подходит стужапыткой —В глазах блеснетморозное стекло,Как будтовместе с посланной открыткойТы отослал последнее тепло.А между тем все жизненнои просто,И в память входят славой на векаТяжелых танковкаменная поступьИ острый блеск холодного штыка.1941 г.