Нам идти дальше

— Конечно, его книги по марксизму и его заслуги велики. Но уж очень он неприступен в своем олимпийстве. И потом, мне все кажется, что он обходит многие наиболее острые вопросы, словно считает нас слишком молодыми для участия в их решении. Вы, мол, практики, а теоретик — я!

В свою очередь, и Юлий Осипович не очень-то пришелся по душе Плеханову, чем крайне была огорчена Вера Ивановна. Плеханову она давала самые лучшие отзывы о Мартове, а Мартову говорила с жаром:

— Вы ничего не понимаете в Жорже, дорогой Юлий Осипович! Это колосс! Он сложен, как все великие люди, И вы еще сойдетесь и сдружитесь, уверяю вас.

Владимиру Ильичу она говорила:

— Жорж без ума от вас! Он твердит, что вы человек большого полета.

Как она радовалась, слыша из уст Плеханова добрые слова об «Искре», как возликовала, когда он при ней стал хвалить статьи Мартова, тепло отозвался о Надежде Константиновне, назвал ее «великой труженицей»!

Но иногда глаза Веры Ивановны выдавали внутреннюю тревогу, которую она глубоко таила.

Казалось, разговоры о делах были для Плеханова отнюдь не самым главным, а скорее лишь поводом блеснуть остроумием, рассказать что-нибудь смешное. Во всяком случае, такое впечатление оставляло его поведение. Он как бы развлекался сам и развлекал собеседников. Особенно доставалось от него, конечно, противникам, с которыми он привык каждодневно сражаться у себя в Женеве.

— «Где «Искра» помещается? — иногда слышатся голоса в «Ландольте». — Почему она прячется от нас? Или мы не революционеры? Пусть приедут сюда члены редакции, выступят с рефератом. Ведь мы даже не знаем, кто они? Статьи печатаются почти сплошь без подписи. Тайны мадридского двора! Зачем это? Непонятно!..»

Так рассказывал Георгий Валентинович и смеялся, заложив руку за борт сюртука. Разговаривая, он не садился и, видимо, сам не отдавал себе отчета, что тем самым заставляет собеседников окружать его кольцом, как центральную фигуру.

Ему бы признать, что влияние женевской базы русской революционной эмиграции падает, что возник новый партийный центр в Мюнхене во главе с Владимиром Ильичем. Но признать это было выше его сил, хотя он не мог этого не видеть. Видел! И давно!

Вере Ивановне казалось, что одна она понимает его душевное состояние. Он даже с ней на эту тему не разговаривал. Но в одном Засулич не ошибалась: он действительно испытывал большое внутреннее смятение в эти дни.

Его прежде всего поразило обилие писем в редакцию из России. В искровскую почту он все же заглянул, правда, это было уже почти перед самым его отъездом. Прочитав некоторые письма и ознакомившись с системой искровской агентуры и с организацией транспортировки «Искры», Георгий Валентинович снова испытал, как тогда в Корсье, радостное ощущение новизны.

Нельзя было не почувствовать, что в русском социал-демократическом движении наступил этап, подымающий его на новую ступень. Теория сомкнулась с практикой. Какой подлинный марксист мог бы не оценить всей важности того, что делала «Искра» и что уже успела сделать! Гениально просты, но глубоки слова Маркса о том, что философы до сих пор лишь объясняли мир, а вся суть в том, что его надо переделать. То, что делал Владимир Ильич, и было таким же гениально простым, но единственно верным и нужным для будущих преобразований России, и не только России.

Ведь что такое «Искра»? Что значат ее обширные связи с Россией, все эти письма, письма, письма?

Партия рождается! И здесь, в «Искре», бьется ее пульс, здесь ее душа и мозг.

Огромная переписка с революционной подпольной Россией, вид этих писем, написанных молоком, лимонной кислотой и другой химией, растрогали Плеханова. Неужели это все так и есть? Возможно ли, чтобы Надежда Константиновна, показавшаяся Плеханову даже слишком скромной и тихой женщиной, одна справлялась с обработкой, расшифровкой и зашифровкой такой груды писем? Возможно ли, чтобы один Владимир Ильич писал столько писем в Россию и, словно дирижер большим оркестром, управлял искровским движением в необъятной России?

— Однако ж, — бормотал Георгий Валентинович, проглядывая тетради редакции «Искры», полные адресов, конспиративных кличек разных комитетов партии в России и лиц, работавших на «Искру», — практически все это, конечно, чрезвычайно необходимо и важно. Да! Без практики нет и теории. Тут единая и глубокая взаимосвязь.

После переговоров в Корсье Георгий Валентинович старался быть в самых лучших отношениях с Владимиром Ильичем, а Владимир Ильич, в свою очередь, всячески подчеркивал свое расположение к нему. Но Засулич, у которой было чуткое сердце, чувствовала, что оба держатся настороже. Несколько натянуто вела себя при разговорах с Плехановым Надежда Константиновна, и Вера Ивановна тоже это замечала и переживала.