Нам подскажет земля

Краем глаза осматривая оранжевую кофту водителя, Байдалов, чуть повернувшись, протянул назад руку:

— Дай сигарету, Саша.

Рыбочкин удивленно взглянул на капитана — ведь все в управлении знают, что Саша не курит. Он не успел ответить, как Синицын быстро сунул в руку капитану папиросу.

А Байдалов не мог отвести взгляда от рук водителя в черных кожаных перчатках.

— Спичку дать? — спросил Синицын.

— Не надо, пожалуй, покурим на месте.

— Курите здесь, капитан,— промолвил Крейцер, улыбаясь одними глазами.— Вам разрешается.

— Спасибо,— ответил Байдалов и зажег спичку. Прикуривая, он собирался с мыслями. Неожиданная встреча с Крейцером почему-то взволновала его. Хотелось задать ему несколько вопросов, но с чего начать, капитан не мог сразу придумать.

Крейцер сам выручил. Остановив машину, он пробормотал:

— Эх, черт! Придется круг сделать, здесь дорогу ремонтируют.

Он уверенно свернул машину влево, к железнодорожному переезду. Байдалов спросил:

— Вы давно в городе живете?

— А что? — насторожился Крейцер.

— Да смотрю: город хорошо знаете.

— А-а,— Крейцер засмеялся. — Ездить много приходится, особенно за последнее время, когда вы у моего шефа машину забрали. Теперь я у него вроде личного шофера. С утра за ним заезжаю.

— Не с руки ведь вам, далеко, поди, живете...

— Да не очень, всего десять минут езды.

— Где это?

Крейцер медленно повернул голову и, взглянув на капитана, ухмыльнулся:

— На другом конце города, капитан...

Байдалов промолчал, окутываясь папиросным дымом.

Он понял, что зря поторопился, не следовало задавать Крейцеру такой прямой вопрос. Остаток пути капитан не проронил ни слова. Молчали и его спутники. Синицын почувствовал настороженность в разговоре и поэтому не вмешивался. А Саша усвоил справедливое правило: не спрашивают — помалкивай...

Остановились у заросшей густым лозняком речушки. На берегу уже взмахивали удочками несколько рыболовов.

Саша подошел к шоферу:

— Сколько с нас?

— Не надо,— отмахнулся Крейцер.— Деньги пригодятся вам на обратный путь. Привет!..

«Победа» круто развернулась и, сверкнув на солнце горбатой спиной, умчалась к городу.

— Запомни эту личность, Синица,— сказал Байдалов,— а заодно и номер машины — «19-21».

— Есть. Порядочек! Год моего рождения...

Саша посмотрел вслед уехавшей «Победе», на две колеи, оставленные ею на влажной от дождя земле. И вдруг приглушенно вскрикнул:

— Товарищ капитан, смотрите! Рваная покрышка...

Да, это был такой же след, как у ограбленного магазина. «Так вот почему Крейцер хорошо город знает...» — подумал Байдалов.

— Давайте ваш чемоданчик, лейтенант,— строгим голосом заговорил он.— Вы сейчас же выходите на дорогу, останавливайте первую машину, поезжайте в город. Нам надо сделать гипсовый слепок со следа.

— Может, и я с ним? — предложил Синицын.

— Тут нужна быстрота, а это не по твоей комплекции. Давай, Саша. Одна нога здесь, другая там.

— Слушаюсь!

Когда лейтенант Рыбочкин ушел, Байдалов высыпал из чемоданчика содержимое и прикрыл им самый четкий отпечаток разорванного протектора.

— Ты, Синица,не кружись здесь, иди лучше удить рыбу. А я... я буду рисовать этюды. У меня блокнот с собою.

— Понимаю, Тимофеевич, но я не любитель рыбной ловли. Вот есть, это — да, здесь у меня порядочек!

— Давай, не задерживайся...

Синицын поднял с земли леску и, разматывая ее, спустился к речке. А капитан с самым серьезным видом уселся на чемоданчике и принялся рисовать с натуры. Посторонний вполне принял бы его за художника.

...От почти готового рисунка Байдалова оторвал треск мотоцикла. Это вернулся Рыбочкин. Он привез пакет с гипсовым порошком и письмо от полковника Рогова. На официальном бланке начальника уголовного розыска было написано всего несколько слов: «На Сунженском хребте обнаружен труп. Срочно выезжайте».

Глава 15

ИСПОВЕДЬ

Даже самому себе Гаевой не смог бы ответить, почему он так разоткровенничался перед малознакомым ему армейским офицером. Ведь встретились-то всего два часа назад, и вот льется разговор непринужденно, душевно... Видно и впрямь душа человека — что ладно настроенная струна. Тронь ее легонько, ласково, тепло и заиграет она, запоет во всю силу, откроет все свои чувства... А рвани с маху—порвешь...

Вот и тронул Тимонин душу Ильи Андреевича, тронул своей чистосердечной болью за судьбу друга, за судьбу по сути неизвестного ему мальчишки.

— Ребенок—это ж беззащитная птаха,— с грустью в голосе говорил Гаевой, шагая рядом с Тимониным по городу.— Пока не оперится, не взлетит. Вот хотя бы-этот... Как его зовут?

— Егоркой,— ответил Тимонин.

— Остался Егорка без батьки. Один. Всяк его может обидеть, а пожаловаться некому. Конечно, он не пропадет, государство его выкормит. Но как же все-таки трудно человеку без родительской ласки...

— Я это на себе испытал,— Тимонин закурил, глубоко затянувшись дымом.

— Человеку без ласки жить нельзя, — повторил Илья Андреевич. — Когда теперь ее узнает Егорка?

— Вырастет — узнает...

— Но сколько eщe воды утечет, сколько слез прольется! А каждая слеза, каждая обида — рубец на сердце...